Оглавление книга Троцкого "Культура старого мира"
Как-то незаметно прошло для журнального торжища полное объединение г. Мережковского с г. Петром Струве в "Русской Мысли"*227. Нас в этой области нынче вообще ничем не поразишь. События последних лет так завертели милую российскую интеллигенцию, так много было совершено ею при этом самых непредвиденных и неосторожных телодвижений, столько в этом вихре было разбито вдребезги разнообразнейшей идеологической посуды, что нет ничего удивительного, если теперь, когда наспех приходится реставрировать идеологии и репутации, иной кухонный горшок в немецком национал-либеральном стиле вдруг оказывается заштопанным каким-нибудь пестрейшим византийско-всереволюционно-мессианистическим черепком. Попробуйте, в самом деле, соскрести затейливый узор: и там и здесь окажется одна и та же, для всех перевоплощений пригодная, интеллигентская глина.
И все-таки, если не чувством, то умом позвольте подивиться необыкновенной эластичности человеческой психологии. Вот Антон Крайний* (самый крайний!). И что же? Этот "крайний" сегодня умиротворенно обозревает литературу в самой "серединной" газете нашего времени... Вот г. Розанов. Выдвинулся он в девяностых годах своей кошмарной статьей о Ходынке, в которой усмотрел праведное возмездие за грехи революционного движения. Большей определенности воззрений, казалось бы, нельзя и требовать. Однако, человек неожиданно споткнулся о "проблему пола" (задолго до эпохи Санина!**) и покатился с высоты ходынского возмездия вниз, в пропасть, и катился с такой быстротой, что в конце 1905 года очутился у порога социал-демократической редакции и... постучался в дверь. Петли оказались упрямые, дверь не открывалась, - и г. Розанов, впредь до дальнейшего выяснения обстоятельств дела, застрял в "Новом Времени", в качестве своего собственного праведника при Содоме... Вот г. Бердяев. Он катился все время с такой же быстротой и по тому же пути - только в противоположном направлении... Вот г. Минский, поэт-мэонист. Читал высшим иерархам церкви доклад об истинном христианстве, а через несколько месяцев заявил в беспощадном "пролетарском гимне": "Кто не с нами, - тот нам враг!". И, наконец, Струве и Мережковский. Первый начал с энгельсовского "прыжка из царства необходимости в царство свободы", а кончил... впрочем, еще неизвестно, чем кончит. Второй объявил беспощадную войну Антихристу, при чем первоначально Антихристом оказывалась революция, а затем - совсем наоборот...
/* З. Н. Гиппиус.
/** Роман Арцыбашева. Ред.
Все они, как кометы, лишенные правильной орбиты, носились по звездным пространствам метафизики и мистики. Казалось, никак и никогда им не сойтись. И, однако, нашлось у них что-то весьма общее, какой-то земной центр тяжести - и они все сошлись вокруг "Русской Мысли": и те, которые от Апокалипсиса шли к Карлу Марксу, и те, которые от Карла Маркса шли к Апокалипсису. Тут, в этой "Русской Мысли", где г. Струве размышляет о государственном могуществе, а г. Изгоев открывает государственные идеи у лиц, которым таковые по штату полагаются, тут, а не в другом месте, бросил свой якорь г. Мережковский. Разве это не фатально? Мережковский, воинствующий антигосударственник! Мережковский, который хотел революцию углубить до дна преисподней и возвести до престола Саваофа! Разве же это не трагично?
Нисколько не трагично! То есть - ни в малой степени! И знаете почему? Слишком мало страсти и слишком много "стиля". Слишком много симметрии, убийственной, механической. Бездна вверху - бездна внизу. Ангел и чорт. Человекобог - богочеловек. И сам Мережковский - всегда на вершине, всегда на грани двух бездн. Лицом - то к одной бездне, то к другой. Но непременно с соблюдением симметрии.
Слишком много стиля! Не потому, что Мережковский - "лучший русский стилист", как вообразил г. Струве, а потому, что во внешнем стиле (а существует и внутренний), в механике речи раскрывается для него самого вся тайна его веры. Сожигает ли он старых богов или созидает новых, он неизменно украшает их симметрическими гирляндами слов.
Сперва - плавное раскачивание на словесных антиномиях, затем - вытянувшийся в линию формально-логический анализ, а там, где схоластическая цепь подходит к заключению - вдруг внезапный перерыв, скачок в сторону, метафора, символ, намек, слово и опять новая цепь - до нового скачка. И, может быть, самое невыносимое во всем этом то, что каждый такой "внезапный" логический провал в бездну веры совершенно не внезапен, наоборот, тщательно обдуман, подготовлен и срепетирован. В конце концов вы невольно убеждаетесь, что все мистические "порывы" были налицо еще до начала схоластического мудрствования и что это последнее именно и должно было приуготовить вас к восприятию этих внезапных откровений во всей их внезапности и, потому, душевной глубине...
Слишком много словесной косметики! Слишком много цветов - увы, бумажных! Как бы тонка ни была бумага и как бы изящна ни была работа, вы после нескольких минут пребывания в этой обстановке испытываете злое раздражение и непреодолимую потребность разом смять всю эту шуршащую красоту и бросить ее под стол, в корзину.
Умничающая и весьма собою озабоченная красивость - проклятье Мережковского. Бесстрастные драмы его исканий ни в ком не вызывают сочувствия. Его идейные "измены" ни в ком не рождают протеста. Ему не хватает страсти. А ее не заменишь ничем. И хотя бы он Оссу обрушивал на Пелион*228 и бездну погружал в бездну, - вы непременно решите, что это делается лишь для красоты слога - и пройдете мимо. Ибо и слог его от этой самой красоты - невыносим.
"Киевская Мысль" N 327,
25 ноября 1908 г.
*227 "Русская Мысль" - ежемесячный журнал, выходивший с 1880 г. В 1895 - 1896 г.г. журнал был органом либерально-народнической интеллигенции, не занявшей определенной позиции в борьбе между народниками и марксистами. Пытаясь быть нейтральным, журнал давал иногда на своих страницах место полемике между обеими группировками. Редактором в то время был Гольцев. После 1905 г., в эпоху политической и идеологической реакции, "Русская Мысль" становится органом, отражающим упадочное настроение растерявшейся либеральной интеллигенции. Руководство журналом переходит в это время к Струве. После Октябрьской революции журнал выходил некоторое время в Софии, под редакцией того же Струве, являясь органом самой непримиримой и злобной белогвардейщины.
*228 Это выражение ведет свое начало от древнегреческого мифа о борьбе между титанами и олимпийскими богами. Согласно этому мифу, восставшие титаны взгромоздили Оссу на Пелион (горы в Фессалии, расположенные около Олимпа, местожительства богов).
Датапоследнего обновления страницы 2.02.04
Latest update: February, 2nd 2004