MIA главная страница | Глав. стр. Иноязычной секции | Глав. стр. Русской секции | Маркс Энгельс архив
Оригинал находится на странице http://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital1/index.html
Последнее обновление Декабрь2011г.
«516» Выше (см. пятую главу) процесс труда рассматривался абстрактно, независимо от его исторических форм, как процесс между человеком и природой. Мы говорили там: «Если рассматривать весь процесс с точки зрения его результата — продукта, то и средство труда и предмет труда оба выступают как средства производства, а самый труд — как производительный труд». В примечании 7 было добавлено: «Это определение производительного труда, получающееся с точки зрения простого процесса труда, совершенно недостаточно для капиталистического процесса производства». Это и подлежит здесь дальнейшему исследованию.
Пока процесс труда является чисто индивидуальным, один и тот же рабочий объединяет все те функции, которые впоследствии разделяются. При индивидуальном присвоении предметов природы для своих жизненных целей рабочий сам себя контролирует. Впоследствии его контролируют. Отдельный человек не может воздействовать на природу, не приводя в движение своих собственных мускулов под контролем своего собственного мозга. Как в самой природе голова и руки принадлежат одному и тому же организму, так и в процессе труда соединяются умственный и физический труд. Впоследствии они разъединяются и доходят до враждебной противоположности. Продукт превращается вообще из непосредственного продукта индивидуального производителя в общественный, в общий продукт совокупного рабочего, т. е. комбинированного рабочего персонала, члены которого ближе или дальше стоят от непосредственного воздействия на предмет «517» труда. Поэтому уже самый кооперативный характер процесса труда неизбежно расширяет понятие производительного труда и его носителя, производительного рабочего. Теперь для того, чтобы трудиться производительно, нет необходимости непосредственно прилагать свои руки; достаточно быть органом совокупного рабочего, выполнять одну из его подфункций. Данное выше первоначальное определение производительного труда, выведенное из самой природы материального производства, всегда сохраняет своё значение в применении к совокупному рабочему, рассматриваемому как одно целое. Но оно не подходит более к каждому из его членов, взятому в отдельности.
Однако, с другой стороны, понятие производительного труда суживается. Капиталистическое производство есть не только производство товара, по самому своему существу оно есть производство прибавочной стоимости. Рабочий производит не для себя, а для капитала. Поэтому уже недостаточно того, что он вообще производит. Он должен производить прибавочную стоимость. Только тот рабочий производителен, который производит для капиталиста прибавочную стоимость или служит самовозрастанию капитала. Так, школьный учитель, — если позволительно взять пример вне сферы материального производства, — является производительным рабочим, коль скоро он не только обрабатывает детские головы, но и изнуряет себя на работе для обогащения предпринимателя. Вложит ли этот последний свой капитал в фабрику для обучения или в колбасную фабрику, от этого дело нисколько не меняется. Поэтому понятие производительного рабочего включает в себя не только отношение между деятельностью и её полезным эффектом, между рабочим и продуктом его труда, но также и специфически общественное, исторически возникшее производственное отношение, делающее рабочего непосредственным орудием увеличения капитала. Следовательно, быть производительным рабочим — вовсе не счастье, а проклятие. В четвёртой книге этой работы, где излагается история теории, будет подробнее показано, что классическая политическая экономия искони видела в производстве прибавочной стоимости решающий признак производительного рабочего. Поэтому с изменением взглядов её на природу прибавочной стоимости изменяется и её определение производительного рабочего. Так, по заявлению физиократов, производителен только земледельческий труд, так как только он доставляет прибавочную стоимость. Для физиократов прибавочная стоимость существует исключительно в форме земельной ренты.
«518» Удлинение рабочего дня за те границы, в которых рабочий был бы в состоянии произвести только эквивалент стоимости своей рабочей силы, и присвоение этого прибавочного труда капиталом — вот в чём состоит производство абсолютной прибавочной стоимости. Производство абсолютной прибавочной стоимости образует всеобщую основу капиталистической системы и исходный пункт производства относительной прибавочной стоимости. При производстве относительной прибавочной стоимости рабочий день уже с самого начала разделён на две части: необходимый труд и прибавочный труд. С целью удлинить прибавочный труд сокращается необходимый труд посредством методов, позволяющих произвести эквивалент заработной платы в более короткое время. Производство абсолютной прибавочной стоимости связано только с длиной рабочего дня; производство относительной прибавочной стоимости революционизирует в корне как технические процессы труда, так и общественные группировки.
Следовательно, производство относительной прибавочной стоимости предполагает специфически капиталистический способ производства, который с его методами, средствами и условиями сам стихийно возникает и развивается лишь на основе формального подчинения труда капиталу. Вместе с тем формальное подчинение труда капиталу уступает место реальному.
Здесь достаточно простого указания на промежуточные формы [Zwitterformen], при которых прибавочный труд уже не выжимается из производителя путём прямого принуждения, но не наступило ещё и его формальное подчинение капиталу. Тут капитал ещё не овладел непосредственно процессом труда. Наряду с самостоятельными производителями, которые занимаются ремеслом или земледелием на основе традиционных прадедовских способов, выступает ростовщик или купец, ростовщический или торговый капитал, который, как паразит, высасывает их. Преобладание в обществе этой формы эксплуатации исключает капиталистический способ производства, хотя, с другой стороны, она может составить переходную ступень к нему, что было в конце средних веков. Наконец, как показывает пример современной работы на дому, промежуточные формы воспроизводятся кое-где и на почве крупной промышленности, принимая, однако, совершенно изменённый вид.
Если, с одной стороны, для производства абсолютной прибавочной стоимости вполне достаточно формального подчинения труда капиталу, достаточно, например, чтобы ремесленник, работавший прежде самостоятельно, на себя самого, или в качестве подмастерья у цехового мастера, превратился в «519» наёмного рабочего, находящегося под непосредственным контролем капиталиста, — то, с другой стороны, методы производства относительной прибавочной стоимости являются, как мы видели, в то же время методами производства абсолютной прибавочной стоимости. Ведь чрезмерное удлинение рабочего дня предстало перед нами как характернейший продукт крупной промышленности. Вообще специфически капиталистический способ производства перестаёт быть простым средством для производства относительной прибавочной стоимости, раз он овладел целой отраслью производства или, более того, всеми решающими отраслями производства. Он становится тогда всеобщей, общественно господствующей формой производственного процесса. Как особый метод производства относительной прибавочной стоимости, он действует теперь лишь постольку, поскольку, во-первых, охватывает отрасли промышленности, до того времени подчинённые капиталу лишь формально, следовательно, поскольку он всё больше распространяется. Во-вторых, поскольку отрасли промышленности, на которые он уже распространился, непрерывно революционизируются благодаря изменению методов производства.
С известной точки зрения разница между абсолютной и относительной прибавочной стоимостью представляется вообще иллюзорной. Относительная прибавочная стоимость абсолютна, потому что она предполагает абсолютное удлинение рабочего дня за пределы рабочего времени, необходимого для существования самого рабочего. Абсолютная прибавочная стоимость относительна, так как она предполагает развитие производительности труда, позволяющее ограничить необходимое рабочее время частью рабочего дня. Но если обратить внимание на движение прибавочной стоимости, то это кажущееся тождество исчезнет. Раз капиталистический способ производства возник и стал всеобщим способом производства, разница между абсолютной и относительной прибавочной стоимостью даёт себя знать, когда дело идёт о повышении нормы прибавочной стоимости вообще. Предполагая, что рабочая сила оплачивается по её стоимости, мы становимся перед такой альтернативой: если дана производительная сила труда и нормальная степень его интенсивности, то норма прибавочной стоимости может быть повышена лишь путём абсолютного удлинения рабочего дня; с другой стороны, при данных границах рабочего дня норма прибавочной стоимости может быть повышена лишь путём изменения относительной величины составных частей рабочего дня, т. е. необходимого и прибавочного труда, что, в свою очередь, предполагает изменение производительности «520» или интенсивности труда, поскольку заработная плата не должна падать ниже стоимости рабочей силы.
Если рабочий всё имеющееся в его распоряжении время вынужден затрачивать на производство необходимых жизненных средств для себя и своей семьи, то у него, конечно, не останется времени для безвозмездного труда в пользу третьих лиц. Таким образом, пока производительность труда не достигла определённого уровня, в распоряжении рабочего нет времени для безвозмездного труда, а пока у него нет такого времени, невозможен прибавочный труд, невозможны, следовательно, и капиталисты; но в таких условиях невозможны также рабовладельцы, феодальные бароны, одним словом — какой бы то ни было класс крупных собственников[860]. Таким образом, можно говорить о естественном базисе прибавочной стоимости, но лишь в том совершенно общем смысле, что в природе нет какого-либо абсолютного препятствия, мешающего одному человеку сложить с себя и переложить на другого труд, необходимый для поддержания его собственного существования. С тем же самым правом можно утверждать, например, что в природе нет абсолютного препятствия, мешающего одному человеку употреблять в пищу мясо другого[861]. Отнюдь не следует, как это иногда делалось, связывать с этой естественно вырастающей производительностью труда мистические представления. Лишь тогда, когда люди своим трудом уже выбились из первоначального животного состояния, когда, следовательно, сам их труд уже до известной степени стал общественным, — лишь тогда возникают отношения, при которых прибавочный труд одного человека становится условием существования другого. На начальных ступенях культуры производительные силы труда ничтожны, но таковы же и потребности, развивающиеся вместе со средствами их удовлетворения и в непосредственной зависимости от развития этих последних. Далее, на указанных первых ступенях относительная величина тех частей общества, которые живут чужим трудом, ничтожно мала по сравнению с массой непосредственных производителей. С ростом общественной производительной силы труда эти части возрастают абсолютно и относительно[862]. Впрочем, капиталистические «521» отношения возникают на экономической почве, представляющей собой продукт длительного процесса развития. Наличная производительность труда, из которой капитал исходит как из своей основы, есть не дар природы, а дар истории, охватывающей тысячи веков.
Если мы отвлечёмся от большего или меньшего развития общественного производства, то производительность труда окажется связанной с естественными условиями. Эти последние могут быть целиком сведены к природе самого человека, к его расе и т. п., и к окружающей человека природе. Внешние природные условия экономически распадаются на два больших класса: естественное богатство средствами жизни, следовательно плодородие почвы, обилие рыбы в водах и т. п., и естественное богатство средствами труда, каковы: действующие водопады, судоходные реки, лес, металлы, уголь и т. д. На начальных ступенях культуры имеет решающее значение первый род, на более высоких ступенях — второй род естественного богатства. Сравните, например, Англию с Индией или — в античном мире — Афины и Коринф со странами на побережье Чёрного моря.
Чем меньше число естественных потребностей, которые абсолютно необходимо удовлетворять, чем больше природное плодородие почвы и чем благоприятнее климат, тем меньше рабочее время, необходимое для поддержания и воспроизводства жизни производителя. Тем больше, следовательно, может быть избыток его труда, идущий на других, по сравнению с трудом на самого себя. Так, уже Диодор замечает относительно древних египтян:
«Совершенно невероятно, как мало труда и издержек стоит им воспитание своих детей. Они готовят для них самую простую пищу из первых попавшихся продуктов; дают им также есть нижнюю часть папируса, которую можно запечь на огне, кроме того, корни и стебли болотных растений, частью в сыром виде, частью варёные и жареные. Большинство детей ходит без обуви и без платья, так как климат очень мягкий. Поэтому вырастить ребёнка стоит родителям в общем не более двадцати драхм. Этим, главным образом, объясняется многочисленность населения в Египте, давшая возможность воздвигнуть столь много грандиозных сооружений»[863].
В действительности, однако, грандиозные сооружения Древнего Египта обязаны своим возникновением не столько многочисленности египетского населения, сколько тому обстоятельству, что значительная часть его могла быть использована на это дело. Индивидуальный рабочий может доставить тем больше прибавочного труда, чем меньше его необходимое рабочее «522» время; то же самое относится и к рабочему населению в целом: чем меньшая часть его требуется для производства необходимых жизненных средств, тем больше остальная его часть, которую можно использовать на какое-либо другое дело.
Раз дано капиталистическое производство, то, при прочих равных условиях и при данной длине рабочего дня, величина прибавочного труда изменяется в зависимости от естественных условий труда и в особенности от плодородия почвы. Однако отсюда отнюдь не вытекает обратного положения, что наиболее плодородная почва является наиболее подходящей для роста капиталистического способа производства. Последний предполагает господство человека над природой. Слишком расточительная природа «ведёт человека, как ребёнка, на помочах» [864]. Она не делает его собственное развитие естественной необходимостью [865]. Не области тропического климата с его могучей растительностью, а умеренный пояс был родиной капитала. Не абсолютное плодородие почвы, а её дифференцированность, разнообразие её естественных продуктов составляют естественную основу общественного разделения труда; благодаря смене тех естественных условий, в которых приходится жить человеку, происходит умножение его собственных потребностей, способностей, средств и способов труда. Необходимость общественно контролировать какую-либо силу природы в интересах хозяйства, необходимость использовать или обуздать её при помощи сооружений крупного масштаба, возведённых рукой человека, играет решающую роль в истории промышленности. Примером может послужить регулирование воды в Египте[866], Ломбардии, Голландии и т. д. или в Индии, Персии и т. д., «523» где орошение при помощи искусственных каналов не только доставляет почве необходимую для растений воду, но в то же время приносит вместе с илом минеральное удобрение с гор. Тайна хозяйственного расцвета Испании и Сицилии при господстве арабов заключалась в ирригации[867].
Благоприятные естественные условия обеспечивают всегда лишь возможность прибавочного труда, но отнюдь не создают сами по себе действительного прибавочного труда, а, следовательно, и прибавочной стоимости или прибавочного продукта. Различные естественные условия труда приводят к тому, что то же самое количество труда удовлетворяет в различных странах неодинаковые массы потребностей[868], следовательно к тому, что при прочих равных условиях необходимое рабочее время оказывается различным. На прибавочный труд они влияют лишь как естественная граница, т. е. определяют лишь тот пункт, за пределами которого может начаться работа на других. Эта естественная граница отодвигается назад в той мере, в какой прогрессирует промышленность. Среди западноевропейского общества, где рабочий лишь при помощи прибавочного труда может купить себе позволение трудиться для поддержания собственного существования, легко возникает иллюзия, будто доставлять прибавочный продукт является врождённым качеством человеческого труда[869]. Но возьмём, например, жителей восточных островов азиатского архипелага, где саго растёт в лесу в диком виде.
«Туземцы, просверлив в дереве дыру и убедившись, что сердцевина созрела, рубят дерево, разделяют его на несколько кусков, извлекают сердцевину, смешивают её с водой и, отцедив воду, получают саговую муку, вполне пригодную к употреблению. Одно дерево даёт обыкновенно «524» 300 фунтов, а иногда может дать и от 500 до 600 фунтов. Таким образом, там отправляются в лес нарубить себе хлеба, как у нас отправляются в лес за дровами»[871].
Допустим, что такому восточноазиатскому хлебоколу требуется 12 рабочих часов в неделю для удовлетворения всех его потребностей. Благоприятные естественные условия дают ему непосредственно лишь одно — избыток свободного времени. Для того чтобы он производительно употребил его на самого себя, необходим целый ряд исторических условий; для того чтобы он затрачивал его в виде прибавочного труда на других лиц, требуется внешнее принуждение. Если бы там было введено капиталистическое производство, то нашему молодцу пришлось бы, может быть, работать шесть дней в неделю, чтобы иметь возможность употребить в свою пользу продукт одного рабочего дня. Благоприятные естественные условия отнюдь не объясняют, почему он работает теперь шесть дней в неделю или почему даёт 5 дней прибавочного труда. Они объясняют лишь, почему его необходимое рабочее время ограничено одним днём в неделю. Но его прибавочный продукт ни в коем случае не мог возникнуть из некоего таинственного свойства, присущего от природы человеческому труду.
Производительные силы труда, — как исторически развившиеся, общественные, так и обусловленные самой природой, — кажутся производительными силами капитала, к которому приобщается труд.
Рикардо никогда не задавал себе вопроса о происхождении прибавочной стоимости. Он рассматривает её как нечто внутренне присущее капиталистическому способу производства, который в его глазах является естественной формой общественного производства. Там, где он говорит о производительности труда, он ищет в ней не причину существования прибавочной стоимости, а лишь причину, определяющую величину последней. Между тем его школа громко провозгласила, что причиной возникновения прибыли (читай: прибавочной стоимости) является производительная сила труда. Это во всяком случае прогресс по сравнению с меркантилистами, которые, со своей стороны, выводят избыток цены продукта над издержками его производства из обмена, из продажи продуктов выше их стоимости. Однако и школа Рикардо лишь обошла проблему, а не разрешила её. Инстинкт совершенно правильно подсказал этим буржуазным экономистам, что очень опасно слишком глубоко исследовать жгучий вопрос о происхождении прибавочной «525» стоимости. Но что сказать, когда г-н Джон Стюарт Милль через пятьдесят лет после Рикардо повторяет в ухудшенном виде негодные увёртки первых вульгаризаторов Рикардо и на этом основании с чувством собственного достоинства констатирует своё превосходство над меркантилистами?
Милль говорит:
«Причина прибыли заключается в том, что труд производит больше, чем необходимо для его содержания».
Пока это лишь перепевы старого; но Милль хочет присоединить сюда и кое-что своё.
«Или, выражаясь иначе, причина, по которой капитал приносит прибыль, состоит в том, что пища, платье, сырьё и средства труда существуют более продолжительное время, чем необходимо для их производства».
Милль смешивает здесь продолжительность рабочего времени и продолжительность существования его продуктов. С этой точки зрения булочник, продукты которого существуют лишь один день, никогда не был бы в состоянии извлечь из своих наёмных рабочих столько же прибыли, сколько извлекает машиностроитель, продукты которого существуют двадцать лет и более. Несомненно, во всяком случае, что если бы птичьи гнёзда выдерживали лишь столько времени, сколько требуется для их устройства, птицам пришлось бы обходиться без гнёзд.
Установив эту основную истину, Милль устанавливает своё превосходство над меркантилистами:
«Мы видим, таким образом, что прибыль возникает не из случайного факта обмена, а из производительной силы труда; совокупная прибыль данной страны определяется всегда производительной силой труда независимо от того, имеет ли место обмен или нет. Если бы не было разделения занятий, не было бы ни купли, ни продажи, но прибыль всё-таки имелась бы».
Итак, здесь обмен, купля и продажа — эти общие условия капиталистического производства — объявляются чем-то совершенно случайным; прибыль будет даже и без купли и продажи рабочей силы!
Далее:
«Если в совокупности все рабочие данной страны производят на 20% больше суммы их заработной платы, то прибыль будет 20%, каков бы ни был уровень товарных цен».
Это, с одной стороны, в высшей степени удачная тавтология, ибо если рабочие производят для своих капиталистов 20% прибавочной стоимости, то, само собой разумеется, прибыль «526» капиталистов будет относиться к совокупной заработной плате рабочих как 20:100. С другой стороны, совершенно неверно, что прибыль «будет 20%». Она неизбежно будет меньше, так как прибыль исчисляется на всю сумму авансированного капитала. Пусть, например, капиталист авансировал 500 ф. ст., в том числе 400 ф. ст. в форме средств производства, 100 ф. ст. в форме заработной платы. Пусть норма прибавочной стоимости, как предположено выше, 20%. Тогда норма прибыли будет 20:500, т. е. 4%, а не 20%.
Далее следует блестящий образчик того, как Милль обращается с различными историческими формами общественного производства: «Я предполагаю везде современное положение вещей, которое, за немногими исключениями, господствует повсюду, т. е. что капиталист производит все предварительные затраты, включая и оплату рабочего». Удивительный оптический обман — видеть повсюду отношения, которые до сих пор господствовали на земном шаре лишь в виде исключения. Но пойдём дальше. Милль великодушно признаёт, что «нет абсолютной необходимости, чтобы это было так». Напротив.
«Рабочий мог бы подождать уплаты всего своего заработка до полного окончания работы, если бы он имел средства, необходимые для поддержания жизни в течение этого периода. Но в этом случае он был бы до известной степени капиталистом, который вкладывал бы капитал в предприятие и доставлял бы часть фонда, необходимого для ведения предприятия».
С таким же точно правом Милль мог бы сказать, что рабочий, ссужающий самого себя не только жизненными средствами, но и средствами труда, является в действительности своим собственным наёмным рабочим. Или, что американский крестьянин оказывается своим собственным рабом, отличающимся от обыкновенного раба лишь тем, что он отбывает барщину для самого себя, а не для господина.
Доказав столь ясно, что если бы даже не существовало капиталистического производства, то оно всё-таки существовало бы, Милль с той же последовательностью доказывает затем, что капиталистическое производство не существует даже и в том случае, если оно существует.
«527» «Но даже и в последнем случае» (т. е. если капиталист авансирует наёмному рабочему все средства его существования) «рабочего можно рассматривать с той же самой точки зрения» (т. е. как капиталиста). «Потому что, отдавая свой труд ниже его рыночной цены (!), он как бы авансирует разницу (?) своему предпринимателю и т. д.»[873].
В действительности рабочий даром авансирует капиталисту свой труд в течение недели и т. д. с тем, чтобы в конце недели и т. д. получить его рыночную цену; по Миллю, это делает его капиталистом! На плоской равнине всякая кочка кажется холмом; плоскость современной буржуазной мысли лучше всего измеряется калибром её «великих мыслителей».