I. Показания, данные члену ЦИК В. Кингиссепу

Щастный во время своих докладов и в разговорах с членами морской коллегии всячески старался скомпрометировать личный состав флота, доказывая его полную непригодность. Так было в частности и в вопросе об уничтожении флота*217. "Все приготовления сделаны, но будут ли они исполнены - ручаться нет никакой возможности при нынешнем составе флота", - таков был ответ Щастного Альтфатеру, переданный последним нам из Петрограда в Москву. И дальнейшими своими сообщениями Щастный стремился внести в вопрос о возможной судьбе флота наивысшую неопределенность, как бы с тем, чтобы оставить свои руки развязанными в ту или другую сторону. Я предложил, ввиду этих постоянных ссылок на неудовлетворительность личного состава флота, отобрать на каждом корабле при посредстве главного комиссара известное количество безусловно преданных революции надежных, пристойных людей, поговорить с ними раз и другой и третий об огромном значении для страны своевременного уничтожения кораблей, в случае, если не останется другого исхода. Морскими специалистами, в частности, английским морским офицером, имя которого я сейчас позабыл, но могу восстановить через Альтфатера, а также самим Альтфатером обращалось мое внимание на то, что немцы, в случае нападения на флот, могут вызвать заранее такое паническое настроение в командах, что эти последние физически помешают предназначенным для этого лицам взорвать корабли. Моя мысль о необходимости отобрать, - разумеется, негласно, чтобы это не дошло до сведения контрреволюционных элементов во флоте и наших неприятелей, - отобрать ударные группы из надежных людей для подрывных работ встретила в общем полное признание со стороны морских специалистов. Они же обратили внимание на то, что важно у этих лиц, предназначенных для уничтожения флота в минуту крайней опасности, создать настроение полной уверенности в судьбе их семейств. Они должны знать, что в случае, если они погибнут или окажутся искалеченными и лишенными трудоспособности, государство примет на себя заботу о существовании их семей. Наиболее демонстративной формой такого обеспечения я считал немедленное внесение в банк известных вкладов на имя тех лиц, которые призваны будут для выполнения указанных ответственных и рискованных операций. Ни один из немногих, впрочем, моряков (пять-шесть человек), с которыми я об этом совещался, не возражал против этой мысли; наоборот, все находили ее вполне отвечающей обстоятельствам. Ожидать, что Щастный усмотрит в этой мере нечто противоречащее морали флота, я мог тем менее, что именно Щастный во всех своих разговорах, суждениях и докладах о флоте стремился до последней степени унизить личный состав флота, его матросскую массу, изображая моряков, как шкурников, у которых нет никакой нравственной дисциплины и никаких высших интересов.

Само собою разумеется, что успех всего предприятия зависел от степени его конспиративности. Главный довод Щастного, выраженный им Альтфатеру, состоял именно в том, что команды могут в критический момент помешать заранее намеченным исполнителям путем насилия над ними. Ясно, стало быть, что команды не должны были знать не только имен исполнителей, но и самих планов, дабы не иметь возможности помешать им. Этого требовала прежде всего точка зрения самого Щастного. Но и не относясь с таким предубеждением к команде в целом, необходимо было действовать строго конспиративно, имея в виду германский шпионаж, представленный несомненно и во флоте. Как же поступает Щастный? Если у него были свои возражения и сомнения делового или морального свойства, он должен был немедленно доложить их Народному Комиссариату. Он этого не делает. Наоборот, от Щастного мы совершенно ничего не узнали относительно тех шагов, которые были предприняты в связи с этим вопросом и той агитацией, которая выросла на почве этих шагов. Щастный созывает флагманов, Щастный же созывает уже упраздненный на Съезде совет комиссаров*218 и переносит на суждение людей совершенно безответственных, ибо не занимающих никакого официального поста, и озлобленных, ибо удаленных с постов, вопрос, требующий чрезвычайно осторожного, добросовестного и конспиративного к нему отношения. Если Щастный хотел воздействовать на коллегию в смысле отмены распоряжения, то ясно, что он должен был обратиться к Флеровскому, к Саксу или в Москву к Народному Комиссару. Он не мог думать, что сможет импонировать нам авторитетом упраздненного совета комиссаров Балтийского флота. Его задача была явно другая: пропустить сведения о денежных вкладах во флот в широкие массы его, вызвать подозрения, что кто-то кого-то хочет подкупить за спиной матросских масс для каких-то действий, о которых гласно и открыто говорить не хотят. Совершенно ясно, что таким путем Щастный делал совершенно невозможным подрыв флота в нужную минуту, ибо сам же искусственно вызывал у команд такое представление, будто бы этот подрыв делается не в интересах спасения революции и страны, а в каких-то посторонних интересах, под влиянием каких-то враждебных революции и народу требований и покушений. Какие именно требования и покушения, на это достаточно красноречиво намекают копии подложных телеграмм, найденных в портфеле Щастного*219. Своим обращением к совету флагманов и к упраздненному совету комиссаров Щастный прямо и непосредственно и, разумеется, сознательно давал питание той гнусной агитации, которая велась во флоте и питалась паникой. Основная "идея" этой агитации состояла в том, что, как сказано у самого Щастного в его конспекте, немцы поддерживают Советскую власть, и потому мы у них в руках. Немцы требуют уничтожения флота, и поэтому Народный Комиссариат подкупает отдельных матросов, чтобы выполнить пожелания немцев. Если принять во внимание, что наиболее ответственный за судьбу флота пускал этот слух, не доводя, повторяю, своих соображений и возражений до нашего сведения, наоборот, всячески уклоняясь от прямого объяснения по этому вопросу и явно стараясь выиграть время, для того чтобы пущенный во флот слух произвел необходимое действие, если принять все это во внимание, то станет совершенно ясным, что Щастный самым преступным образом играл судьбою флота, рискуя тем, что он действительно станет достоянием немцев, лишь бы противопоставить личный состав флота правительству Совета Народных Комиссаров.

Высший Военный Совет*220 в конце апреля предложил Щастному впредь до установления демаркационной линии путем переговоров центральной Советской власти с германским правительством попытаться установить временную демаркационную линию путем прямых переговоров с ближайшим немецким морским командованием на Балтике. Щастный с явной враждебностью отнесся к этому предложению, хотя никаких конкретных возражений представить не мог. У меня тогда же сложилось впечатление, что Щастный как бы относится враждебно ко всему, что может внести определенность в положение флота. Весь апрельский доклад Щастного был построен на том, чтобы подчеркивать отрицательные стороны положения и отвергать всякие конкретные предложения, намечавшие тот или другой путь выхода. Вот схема его доклада:

- Флот может быть атакован, флот в опасности.

- Примите меры предосторожности для отражения.

- Но мы не имеем права по Брест-Литовскому договору.

- Это Вас не касается. Если нападут, Вы обязаны обороняться.

- Но флот абсолютно не боеспособен, это - железный лом при нынешнем состоянии команды.

- В таком случае примите меры к уничтожению флота.

- Но при нынешнем состоянии команды нет уверенности и даже надежды уничтожить своевременно флот.

- Примите меры к немедленному установлению демаркационной линии.

- Это не наша задача, а задача центральной власти.

- Но центральная власть приказывает немедленно сделать шаги к установлению временной демаркационной линии на месте.

Тут возражения Щастного приобрели характер совершенно неопределенных и расплывчатых отговорок. Я формулировал приказ в письменном виде. Я особенно напирал на необходимость немедленно в тот же день приступить к переговорам с немецким командованием. Однако, прошло несколько дней, а сведений Щастный по этому поводу не давал. На вторично поступившие запросы он приблизительно на шестой или седьмой день ответил, что Зеленый, находившийся в Гельсингфорсе, считает несвоевременным поднятие вопроса о демаркационной линии. И только. При этом Щастный не отзывал Зеленого, не предавал его суду, не начинал переговоров сам, а совершенно объективно, как если бы это было в порядке вещей, оповещал нас о том, что срочный приказ Высшего Военного Совета в течение недели не выполняется, потому что подчиненный Щастного считает это несвоевременным. Мое первоначальное впечатление, что Щастный отталкивает все, что может внести определенность в положение флота, сделать положение менее безвыходным, укреплялось. Я послал угрожающую телеграмму по поводу его донесений о Зеленом. Только после этого Щастный побудил Зеленого к начатию переговоров о демаркационной линии. На мое указание о необходимости строгого выполнения приказа Щастный ответил самой презренной уловкой, что так как-де в настоящее время не существует устава и положений, то он не знает, нарушал или не нарушал Зеленый дисциплины, когда отказывался выполнить приказ о переговорах с немецким командованием. Если принять во внимание крайне критическое и острое положение флота, когда тот или другой шаг, то или другое промедление могло оказаться роковым, то действия Щастного в этом вопросе - особенно, если сопоставить их со всеми другими его действиями - приобретают более чем подозрительный характер. Если формулировать совершенно точно, к чему сводились мои подозрения, ныне вполне оформившиеся, то получится следующее: Щастный не хотел связывать себя ни в одном направлении. Сохраняя неопределенное положение во флоте - неопределенное по отношению к немцам (демаркационная линия), не выполняя своих обязанностей по отношению к Советской власти (невыполнение и полувыполнение приказов), компрометируя матросов в глазах Советской власти, Советскую власть - в глазах матросов, играя на панике матросов и питая эту панику, пользуясь открытой агитацией контрреволюционеров и пускавшимися ими слухами, и сам пуская темные слухи, Щастный хотел сохранить за собой возможность либо овладеть властью, если бы условия сложились для этого благоприятно, либо войти в связь с немцами и финскими белогвардейцами, если бы счел это выгодным, в то же время прикрывая свой тыл в том смысле, что сдача кораблей немцам в глазах команды вызвана предательством Советской власти, в глазах Советской власти вызвана предательством, развращенностью и недисциплинированностью команды и т. д. Наконец, Щастный, действуя крайне осторожно, стремился не оборвать связи с Советской властью на случай, если два другие исхода окажутся закрытыми и ему придется служить под Советским флагом. В этом отношении крайне характерна его попытка овладеть положением на кронштадтском съезде. Он разрабатывает строгий план в виде конспекта, но, боясь внести сразу определенность в свое положение, не идет прямо на съезд, а делает рекогносцировку в совет съезда, где говорит несомненно осторожно, уклончиво, нащупывает почву. Не встретив там надлежащего отлика своим политическим замыслам, он отступает.

II. Показания перед Верховным Революционным Трибуналом

Товарищи-судьи! Я впервые увидел гражданина Щастного на заседании Высшего Военного Совета*220 в конце апреля, после искусного и энергичного проведения Щастным нашего флота из Гельсингфорса в Кронштадт. Отношение Высшего Военного Совета и мое личное к адмиралу Щастному было в тот момент самое благоприятное, именно благодаря удачному выполнению им этой задачи. Но впечатление, произведенное всем поведением Щастного на заседании Военного Совета, было прямо противоположное. В своем докладе, прочитанном на этом заседании, Щастный рисовал внутреннее состояние флота крайне мрачными, безнадежными красками. По его словам, флот в техническом смысле еще хорош, но состояние команд делает его совершенно небоеспособным. Щастный позволил себе назвать флот "железным ломом", хотя эти самые суда, эти самые команды совершили только что вполне благополучно труднейший переход по льдам.

Было совершенно очевидно, что Щастный сильно сгустил краски. В первый момент я объяснял его преувеличения желанием повысить свои заслуги. Это было не очень приятно, но не столь уж важно. Когда же впоследствии оказалось, что Щастный всемерно пытался очертить столь же мрачно состояние центральной Советской власти в глазах самого флота, то стало ясно, что дело серьезнее.

Личная негодность флота сводилась, по словам Щастного, к "паническому настроению", которое питалось, главным образом, неопределенностью положения, отсутствием определенной демаркационной линии. Это признавал сам Щастный. Когда же на том же заседании Высшего Совета выдвигались определенные предложения, с целью упорядочить международное положение Балтийского флота, выяснив, прежде всего, вопрос о демаркационной линии, Щастный, не приводя никаких доводов, отбрасывал эти предложения. Ему нужно было безнадежное положение, но не пути выхода.

Щастному было тогда же предписано Военным Советом обратиться к немецкому командованию с предложением путем переговоров упорядочить вопрос о демаркационной линии. Тем не менее, этого прямого и точного приказа Щастный не выполнил*221. Он охранял "безвыходное положение".

Такая же игра видна и в истории с фортом Ино*222. На вопрос о судьбе этого форта я ответил на этом же заседании Щастному, что в этом частном вопросе морское командование должно согласоваться с нашей общей политикой. Мы должны стремиться установить демаркационную линию. Флот ни в каком случае не должен брать на себя почин военных операций, но, в случае нападения, должен обороняться, в крайнем же случае, т.-е. если другого исхода нет, - уничтожить суда. Я давал только общую директиву, все же командные распоряжения должны были, разумеется, делаться, в зависимости от обстоятельств, начальником морских сил, каковым и был гражд. Щастный. В оперативных вопросах Щастный обладал неограниченными полномочиями, и вся ответственность в этой области лежала на нем*223.

На полученное от Щастного через некоторое время из Кронштадта сообщение об угрожавшей форту Ино опасности со стороны будто бы внезапно появившегося немецкого флота я ответил, согласно общей директивы, что, если создавшаяся обстановка окажется безвыходной, нужно будет взорвать форт. Что же сделал Щастный? Он передал эту условную директиву в форме моего прямого приказа о взрыве форта, хотя никакой надобности во взрыве не было. Через два-три дня я получил запросы из Петрограда. Тов. Зиновьев сообщал мне о тревоге в городе по поводу моего приказа о взрыве форта Ино. Пораженный, я ответил, что подобного приказа я не отдавал; что взрыв форта может быть вызван лишь безнадежностью положения по оценке Начальника Морских Сил и за его личной ответственностью. Но во флоте и в Петрограде всюду говорили о моем приказе. Темные силы пустили в городе слух о тайном обязательстве со стороны Советской власти перед немцами совершить этот взрыв. Я запросил адмирала Зеленого: неужели же со стороны Щастного не было никакой попытки разъяснить свои действия? Так оно и оказалось. Отдавая Зеленому (от моего имени!) приказ о взрыве форта Ино, Щастный вовсе не ссылался на непосредственную опасность захвата форта немцами. Наоборот: он передавал свой (будто бы мой) приказ, как совершенно немотивированный. Выходило, что форт должен быть уничтожен не по военной обстановке, а в силу каких-то таинственных видов Москвы. Мало того: на самом деле никакого немецкого флота не появлялось у форта Ино, обстановка была вовсе не такова, как ее изобразил Щастный в донесении по прямому проводу. Щастный пытался ложным донесением терроризировать флот.

После заседания Высшего Совета, получив, как сказано, определенное предписание немедленно поднять вопрос о демаркационной линии, Щастный уехал в Петроград. Мы ждали сведений о предпринятых им шагах. Долгое время никаких донесений от него не получалось. Наконец, на 6 - 7 день, на наш настойчивый запрос, получается краткий ответ, что "Зеленый находит несвоевременным вступать в переговоры о демаркационной линии", как если бы решение этого вопроса было предоставлено Зеленому.

Щастному повторно указывается, что он обязан немедленно, через Зеленого или непосредственно, вступить в переговоры с немецким командованием. Тем не менее, переговоры не открыты и по сей день. Щастный признает невозможность борьбы с немцами, всячески подчеркивает и даже преувеличивает эту невозможность, а в то же время отказывается от переговоров для установления демаркационной линии. Ему нужно одно: безвыходное положение.

А в то же время в самом флоте упорно распространяются слухи о том, будто Советская власть обязалась перед немцами особым тайным пунктом договора уничтожить наш военный флот. Эта легенда служила одним из главных средств восстановления моряков против Советской власти. И всем своим поведением Щастный преднамеренно содействовал распространению и укреплению этого злостного слуха среди моряков, которых он, с другой стороны, перед лицом Советской власти объявлял никуда негодными и безнадежными.

Я уже сказал, что действительное положение флота было тяжким, прежде всего, своей ужасающей неопределенностью. Демаркационной линии не было. Опасность нападения на нас являлась несомненной. Боеспособность флота была понижена. Ко мне лично не раз приходили представители от английского адмиралтейства и запрашивали, приняли ли мы необходимые меры для уничтожения Балтийского флота, в случае, если его положение окажется безвыходным? Эти же английские офицеры не раз обращались к адмиралам советской службы - Беренсу и Альтфатеру. Таким образом, с нашей точки зрения, а также с точки зрения англичан, опасность в этот момент состояла в том, что немцы могут неожиданным ударом захватить наши суда и овладеть ими. Поэтому, на ряду с попытками установить демаркационную линию, т.-е. добиться с немцами соглашения на море, нужно было принять меры к уничтожению судов на случай, если бы другого исхода не оставалось. Как же держал себя Щастный на этот счет? По вопросу о демаркационной линии он, как мы уже слышали, оказывал упорное, глубокое и немотивированное сопротивление, - немотивированное, если не считать контрреволюционного стремления держать флот в тревоге и панике. По вопросу об уничтожении судов Щастный держал себя еще более уклончиво, я бы сказал, загадочно, если бы разгадка его поведения не стала вскоре совершенно очевидной. Щастный не мог не понимать необходимости подготовительных к уничтожению мер, так как именно он - с явным преувеличением - называл флот железным ломом. Но Щастный не только не предпринимал никаких подготовительных мер, - более того, он пользовался этим вопросом для терроризирования моряков и восстановления их против Советской власти. Это конкретнее всего обнаружилось на следующем эпизоде: при обсуждении вопроса о подготовительных мерах на случай необходимости уничтожения флота было обращено внимание на то, что, в случае внезапного нападения немецких судов, при содействии контрреволюционного комсостава на нашем собственном флоте, на кораблях у нас может создаться такое положение дезорганизации и хаоса, которое сделает совершенно невозможным действительный подрыв судов; чтобы обезопасить себя от такого положения, мы решили создать на каждом корабле безусловно надежную и преданную революции группу моряков-ударников, которые, при всякой обстановке, будут готовы и способны уничтожить корабль, хотя бы пожертвовав своею собственной жизнью. Я предложил членам коллегии морского комиссариата отправиться лично в Петроград и Кронштадт и, опираясь там на лучшие, более смелые элементы флота, организовать на кораблях такого рода ударные группы. Щастный официально держал себя так, как будто его этот вопрос совершенно не касается. Вернее сказать, он держал себя так, чтобы вызвать в подчиненных убеждение, что подготовка к уничтожению флота вызывается не интересами революции и страны, а какими-то тайными сделками Советской власти с немцами, и что он, Щастный, вынужден только претерпевать эти мероприятия в силу своего положения. Когда организация этих ударных групп находилась еще в подготовительной стадии, к одному из членов морской коллегии явился видный английский морской офицер*224 и заявил, что Англия настолько заинтересована в том, чтобы суда не попались в руки немцев, что готова щедро заплатить тем морякам, которые возьмут на себя обязательство в роковую минуту взорвать суда. Я немедленно распорядился прекратить всякие переговоры с этим господином. Но должен признать, что предложение это заставило нас подумать о вопросе, о котором мы, в суматохе и в сутолоке событий, не подумали до тех пор: именно, об обеспечении семейств тех моряков, которые подвергнут себя грозной опасности. Я поручил сообщить Щастному по прямому проводу, что на имя моряков-ударников правительство вносит определенную сумму. Это постановление, с моей точки зрения, нисколько не противоречило ни специально "морской", ни общечеловеческой морали. Во всяком случае, в этих трудных обстоятельствах оно обеспечивало лишний шанс в том смысле, что действительные интересы революции в этих труднейших условиях будут ограждены.

Как же поступает Щастный? Ему это предложение и нужно было для руководимой им контрреволюционной работы. Не считаясь с тем, что распоряжение, носившее секретный военный характер, должно было оставаться в тайне, Щастный сейчас же принимает меры к тому, чтобы придать этому предложению самую широкую огласку. Он пересылает его в совет флагманов и в совет комиссаров флота, очень случайный по составу*225, заявляя от себя, что считает этот план анти-моральным, и поддерживая ту версию, что все это делается во имя выполнения тайного пункта Брест-Литовского договора. Он прямо говорит, что Советская власть хочет "подкупить" моряков для уничтожения родного флота. После этого по всему Балтийскому флоту пошли слухи о предложении Советской власти расплатиться немецким золотом за уничтожение русских кораблей, хотя, в действительности, дело обстояло наоборот, т.-е. золото предлагали англичане, ибо дело шло о том, чтобы не сдавать флота немцам; но обстановка была крайне запутана и поэтому крайне благодарна для дьявольской агитации белогвардейских элементов. И во главе этой агитации стоял адмирал Щастный. Он в одинаковой мере питал ее как своими действиями и своими словами, так и своим молчанием.

Вы знаете, товарищи-судьи, что Щастный, приехавший в последний раз в Москву по нашему вызову, вышел из вагона не на пассажирском вокзале, а за его пределами, в глухом месте, как и полагается конспиратору. После того как Щастный был задержан, во время объяснения с ним, я спросил его: известно ли ему о контрреволюционной агитации во флоте? Щастный вяло ответил: - "Да, известно", - но при этом ни одним словом не обмолвился о лежавших в его портфеле документах, которые должны были свидетельствовать о тайной связи Советской власти с немецким штабом. Грубость фальсификации не могла не быть ясна адмиралу Щастному. Как начальник флота Советской России, Щастный обязан был немедленно и сурово выступить против изменнической клеветы. Но, на самом деле, он, как мы видели, всем своим поведением обосновывал эту фальсификацию и питал ее. Не может быть никакого сомнения в том, что документы были сфабрикованы офицерами Балтийского флота. Достаточно сказать, что один из этих документов - обращение мифического оперативного немецкого штаба к Ленину - написан в тоне выговора за назначение главным комиссаром флота Блохина, как противодействующего-де видам немцев. Нужно сказать, что Блохин, совершенно случайный человек, был креатурой самого Щастного. Несостоятельность Блохина была совершенно очевидна, в том числе и для него самого. Но Блохин был нужен Щастному. И вот заранее создается такая обстановка, чтобы смещение Блохина было истолковано, как продиктованное немцами. У меня нет данных утверждать, что эти документы составил сам Щастный; возможно, что они были составлены его подчиненными. Достаточно того, что Щастный знал эти документы, имел их в своем портфеле и не только не докладывал о них Советской власти, но, наоборот, умело пользовался ими против нее*226.

Тем временем, события во флоте приняли более решительный характер. В минной дивизии два офицера, по имени, кажется, Засимук и Лисиневич, стали открыто призывать к восстанию против Советской власти, желающей, якобы в угоду немцам, уничтожить Балтийский флот. Они составили резолюцию о свержении Советской власти и установлении "диктатуры Балтийского флота", что должно было означать, конечно, диктатуру адмирала Щастного. Под влиянием фальшивых документов и всех других приемов поддерживания паники, некоторые суда минной дивизии присоединились к этой резолюции; однако, когда делегаты минных судов явились на крупные корабли, они встретили там революционный отпор. В Кронштадте происходил съезд делегатов Балтийского флота. Вся эта история была доложена на съезде, который вынес резолюцию об увольнении из флота Засимука, Лисиневича и др. Член высшей морской коллегии т. Сакс от имени Наркоммора потребовал от Щастного немедленно выполнить предложение съезда и арестовать контрреволюционных мятежников. Щастный уклонился, однако, отдать приказ об аресте, ссылаясь на несоблюдение тов. Саксом каких-то формальностей. Для всех нас в этот момент было уже совершенно ясно, что Засимук и Лисиневич только агенты Щастного, его ударники. Сам Щастный держался осторожнее, но шел в том же направлении, т.-е. к "диктатуре Балтийского флота". Совет Народных Комиссаров назначает главным комиссаром флота тов. Флеровского. С этого момента положение должно определиться в ту или другую сторону. Щастный начинает оказывать открытое противодействие, переходящее в прямое восстание против Советской власти. Наперекор постановлению Совета Народных Комиссаров, Щастный отдает в конце мая приказ о назначении главным комиссаром флота Блохина, который, по своему собственному признанию, всецело находился под влиянием Щастного и совершенно не соответствовал такому назначению. Я уже не останавливаюсь на том поистине чудовищном факте, что адмирал Щастный сам назначает к себе комиссара!

В бумагах Щастного найден конспект политического реферата, который он, по его собственным словам, собирался прочесть на упомянутом уже съезде морских делегатов. Реферат должен был иметь чисто политический характер с ярко выраженной контрреволюционной тенденцией. Если перед лицом власти Щастный называл Балтийский флот железным ломом, то перед лицом представителей этого "железного лома" Щастный говорит о намерении Советской власти уничтожить флот в таком тоне, как если бы дело шло об измене Советской власти, а не о принятии меры, диктуемой в известных условиях трагической необходимостью. Весь конспект с начала до конца, несмотря на всю внешнюю осторожность, есть неоспоримый документ контрреволюционного заговора. Щастный прочитал свой доклад в совете съезда, который постановил не допускать прочтения доклада на самом съезде. На мой вопрос Щастному, кто же, собственно, просил его прочесть политический реферат (что никак не входит в обязанности командующего флотом), Щастный ответил уклончиво: он-де не упомнит, кто именно просил. Равным образом, Щастный не дал ответа на вопрос, какие собственно практические цели преследовал он, намереваясь читать такой доклад на съезде Балтийского флота.

Но эти цели ясны сами по себе. Щастный настойчиво и неуклонно углублял пропасть между флотом и Советской властью. Сея панику, он неизменно выдвигал свою кандидатуру на роль спасителя. Авангард заговора - офицерство минной дивизии - открыто выкинуло лозунг "диктатуры Балтийского флота".

Это была определенная политическая игра - большая игра, с целью захвата власти. Когда же гг. адмиралы или генералы начинают во время революции вести свою персональную политическую игру, они всегда должны быть готовы нести за эту игру ответственность, если она сорвется. Игра адмирала Щастного сорвалась*227.
 

*216 Начальник морских сил Балтфлота А. М. Щастный был арестован 27 мая 1918 года по постановлению Наркомвоена тов. Троцкого. Одновременно с этим тов. Троцкий переслал свое постановление президиуму ВЦИК, который в заседании 28 мая вынес решение: "Одобрить действия Народного Комиссара по военным делам тов. Троцкого и поручить тов. Кингиссепу в срочном порядке произвести следствие и представить свое заключение в Президиум ВЦИК". Дело Щастного слушалось в Верховном Трибунале Республики 20 и 21 июня. Обвинение в подготовке контрреволюционного переворота было признано доказанным, и Щастный был приговорен к расстрелу. Для облегчения понимания предъявленных Щастному обвинений приводим постановление тов. Троцкого об аресте Щастного.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ.

"Ввиду того, что бывший начальник морских сил Щастный вел двойную игру, с одной стороны, докладывая правительству о деморализованном состоянии личного состава флота, а, с другой стороны, стремился в глазах того же самого личного состава сделать ответственным за трагическое положение флота правительство; ввиду того, что бывший начальник морских сил попустительствовал разлагающей флот контрреволюционной агитации преступных элементов командного состава, покрывал их, уклонялся от выполнения прямых распоряжений об увольнении и принимал явное участие в контрреволюционной агитации, вводя ее в такие рамки, в которых она казалась ему юридически неуязвимой; ввиду того, что бывший начальник морских сил не считался с положением об управлении морскими силами Балтики, беря на себя чисто политические функции, нарушая приказы и постановления Советской власти, - считаю необходимым подвергнуть бывшего начальника морских сил аресту и преданию его чрезвычайному суду, который должен будет рассмотреть все преступные действия бывшего начальника морских сил, имевшие место в условиях исключительно тяжких для флота и страны и поэтому тем более отягчающих вину лица, которому был вверен один из наиболее ответственных постов".

Подробности контрреволюционной деятельности Щастного см. в тексте - показания тов. Троцкого тов. Кингиссепу и показания на суде.

Дело Щастного имело большое политическое и принципиальное значение. Будучи, насколько нам известно, первым процессом, закончившимся применением высшей меры наказания, оно характеризовало отношение Советской власти к специалистам, использовавшим свое положение в контрреволюционных целях (в этой связи относящиеся к нему материалы и помещены в настоящем отделе), и показывало, что впредь Советская власть не будет останавливаться ни перед чем для подавления контрреволюции

*217 Щастный, как начальник морских сил, получил задание упорядочить вопрос о демаркационной линии. Ему было приказано ни в коем случае военных действий против немецких войск не начинать, в случае нападения с их стороны - обороняться и, в крайнем случае, если не будет другого исхода, уничтожить флот. Какую двойную игру вел Щастный в связи с этим распоряжением, видно из показаний тов. Троцкого.

*218 Совет комиссаров Балтийского флота (Совкомбалт) - совещательный орган при главном комиссаре флота. До издания временного положения об управлении флотом, этот орган играл значительную роль в деле руководства флотом.

Совет флагманов - периодически созываемое совещание всех начальников отдельных частей, бригад, отрядов и дивизий.

*219 Для характеристики приводим копию с одного из этих подложных документов, отобранных при аресте Щастного и сохранившихся в деле Верховного Трибунала Республики.

G. G. G.
NACHRICHTEN BUREAU       Копия.
SECTION P
N 1462
19 апреля 1918 г.

Председателю Совета Народных Комиссаров Петроградской Коммуны.

Разведывательным отделением получены точные указания на то, что группой кронштадтских матросов-анархистов решено передать часть Балтийского флота в распоряжение Красной Гвардии финляндских революционеров для защиты Выборга и Бьерке.

По нашим сведениям, Совет Петроградской Коммуны одобрил это решение названной группы матросов. Считаем долгом указать, что этот акт будет признан нашим Верховным командованием достаточным поводом для оккупации Петрограда и требования полного разоружения Кронштадта и находящихся в военном порту кораблей.

За Нач. Отделения М. Bauer.
Адъютант Н. Kreisler.

Nachrichten Bureau
(печать)

*220 Высший Военный Совет - был организован вскоре после подписания Брестского мира. По декрету Совнаркома от 4 марта упразднялись Ставка и должность верховного главнокомандующего и началось расформирование всех штабов и армий. Работа по созданию новой армии была возложена на Высший Военный Совет во главе с военным руководителем тов. Бонч-Бруевичем и двумя комиссарами Прошьяном и Шутко.

Приводим (написанный Л. Троцким) декрет о назначении и функциях В. В. С. (опубликован в "Известиях" от 5 марта 1918 г., N 40 (304).

"Высшему Военному Совету в составе: М. Д. Бонч-Бруевича - военного руководителя - и двух политических комиссаров - П. П. Прошьяна и К. И. Шутко - вручается руководство всеми военными операциями с безусловным подчинением Высшему Совету всех без исключения военных учреждений и лиц.

Председатель Совета Нар. Ком.
          Вл. Ульянов (Ленин).

Народный Комиссар
          Л. Троцкий.

Управляющий Делами Совета Нар. Ком.
          Вл. Бонч-Бруевич.

За секретаря Совета
        Кошкарова".

18 марта председателем Высшего Военного Совета назначается тов. Троцкий, заместителем тов. Склянский и членами тт. Подвойский и Мехоношин. До 2 сентября 1918 г. - момента образования Революционного Военного Совета Республики - В. В. С. проделал большую работу по первым мобилизациям, по введению всеобщего военного обучения и по организации военных сил Республики.

*221 См. об этом в показаниях тов. Троцкого тов. Кингиссепу.

*222 Форт Ино, - совместно с расположенным на южном побережье Финского залива фортом Красная Горка, представляет совокупность батарей (10- и 12-дюйм.), предназначенных для воспрепятствования неприятельскому флоту проникнуть к Кронштадту и во внутренние воды Финского залива. Со стороны суши форт обеспечен очень слабо. Он был взорван красными 14 мая 1918 г. Из донесения об этом коменданта Кронштадтской крепости Артамонова выясняется следующая обстановка: уже с 24 апреля форт был окружен белогвардейскими финскими войсками; требование белофиннов о сдаче форта было встречено отказом. Замки с орудий и большое количество имущества были вывезены в Кронштадт. Взрыв был произведен с минной станции, расположенной на форту Красная Горка, при помощи телефонного кабеля силою тока в 500 вольт.

*223 Полномочия Щастного - достаточно точно определялись "Временным положением об Управлении Балтфлотом", которое было утверждено Совнаркомом 29 марта 1918 г. § 6 этого положения гласит: "В отношении оперативной деятельности и боевой подготовки флота и входящих в его состав частей и приморских крепостей, начальник морских сил исполняет обязанности и пользуется правами командующего флотом, неся за руководство этой деятельностью флота полную ответственность".

*224 Английский офицер, упомянутый в показании, Commander Cromic был английским морским агентом.

*225 См. примечание 218.

*226 См. примечание 219.

*227 Революционный Трибунал Республики приговорил Щастного к расстрелу.