MIA -
главная
страница | Глав.
стр.
Иноязычной
секции | Глав. стр.
Русской
секции | Сочинения Сталина Том 1
Оригинал
находится на
странице http://grachev62.narod.ru/stalin/index.htm
Последнее
обновление
Ноябрь 2010г.
Сбылось то, чего мы с таким нетерпением ждали, – Объединительный съезд мирно закончился, партия избегла раскола, слияние фракций формально закреплено и тем самым заложен фундамент политической мощи партии.
Теперь нужно дать себе отчет, ближе ознакомиться с физиономией съезда и трезво взвесить его хорошие и плохие стороны.
Что сделал съезд?
Что должен был сделать съезд?
На первый вопрос ответ дают резолюции съезда. Что же касается второго вопроса, то, чтобы ответить на него, надо знать, в какой обстановке открылся съезд и какие задачи ставил перед ним современный момент.
Начнем со второго вопроса.
Теперь уже ясно, что народная революция не погибла, что, несмотря на “декабрьское поражение”, она все же растет и несется к высшей точке. Мы говорим, что это так и должно быть: движущие силы революции продолжают жить и действовать, разразившийся [c.250] промышленный кризис все больше и больше усиливается, голод, вконец разоряющий деревню, изо дня в день усиливается, – а это означает, что близок час, когда грозным потоком хлынет революционное возмущение народа. Факты говорят, что в общественной жизни России назревает новое выступление, – более решительное и могучее, чем декабрьское наступление. Мы переживаем канун восстания.
С другой стороны, набирается сил и постепенно укрепляется ненавистная народу контрреволюция. Она уже успела организовать камарилью, она зовет под свое знамя все темные силы, она становится во главе “движения” черносотенцев, она готовит новое нападение на народную революцию, она собирает вокруг себя кровожадных помещиков и фабрикантов)– следовательно, она готовится сокрушить народную революцию.
И чем дальше, тем резче страна делится на два враждебных лагеря, лагерь революции и лагерь контрреволюции, тем более грозно противопоставляются друг другу два главаря двух лагерей – пролетариат и царское правительство, и тем более становится ясным, что между ними сожжены все мосты. Одно из двух; либо победа революции и самодержавие народа, либо победа контрреволюции и царское самодержавие. Кто садится меж двух стульев, тот предает революцию. Кто не с нами, тот против нас! Жалкая Дума с ее жалкими кадетами застряла именно между этих двух стульев. Она хочет революцию примирить с контрреволюцией, чтобы волки и овцы вместе паслись, – и таким образом “одним ударом” усмирить революцию. Поэтому-то Дума до сих пор занимается только толчением [c.251] воды в ступе, потому-то она никакого народа не сумела собрать вокруг себя и, не имея под собой почвы, болтается в воздухе.
Главной ареной борьбы по-прежнему остается улица. Так говорят факты. Факты говорят, что в сегодняшней борьбе, в уличной борьбе, а не в болтливой Думе, силы контрреволюции с каждым днем слабеют и расшатываются, в то время как силы революции растут и мобилизуются, что сплочение и организация революционных сил происходят под главенством передовых рабочих, а не буржуазии. А это означает, что победа нынешней революции и доведение ее до конца вполне возможно. Однако, возможно только в том случае, если ее и в дальнейшем будут возглавлять передовые рабочие, если сознательный пролетариат достойно выполнит дело руководства революцией.
Отсюда ясно, какие задачи ставил перед съездом современный момент и что должен был сделать съезд.
Энгельс говорил, что рабочая партия “есть сознательная выразительница бессознательного процесса”, т.е. партия должна сознательно стать на тот путь, по которому бессознательно идет сама жизнь, она должна сознательно выразить те идеи, которые бессознательно выдвигает бурлящая жизнь.
Факты говорят, что народную революцию не удалось царизму погубить, что она, наоборот, изо дня в день растет, подымается выше и идет к новому выступлению, – следовательно, задача партии – сознательно готовиться к этому выступлению и довести народную революцию до конца.
Ясно, что съезд должен был указать на эту задачу и обязать членов партии честно выполнять ее. [c.252]
Факты говорят, что примирение революции и контрреволюции невозможно, что Дума, с самого начала ставшая на путь их примирения, ничего не сможет сделать, что такая Дума никогда не станет политическим центром страны, не сплотит вокруг себя народа и вынуждена будет превратиться в придаток реакции, – следовательно, задача партии – рассеять ложные надежды, возлагаемые на Думу, бороться с политическими иллюзиями народа и заявить на весь мир, что главной ареной революции является улица, а не Дума, что победу народа должна принести главным образом улица, борьба на улице, а не Дума, а не болтовня в Думе.
Ясно, что Объединительный съезд должен был в своих резолюциях указать и на эту задачу, чтобы тем самым четко определить направление деятельности партии.
Факты говорят, что победа революции, доведение ее до конца и установление самодержавия народа возможны только в том случае, если во главе революции выступят сознательные рабочие, если руководство революцией будет в руках социал-демократии, а не буржуазии, – следовательно, задача партии – вырыть могилу гегемонии буржуазии, сплотить вокруг себя революционные элементы города и деревни, возглавить их революционную борьбу, руководить отныне их выступлениями и, таким образом, укрепить почву для гегемонии пролетариата.
Ясно, что Объединительному съезду следовало обратить особое внимание на эту третью и основную задачу, чтобы тем самым показать партии ее величайшее значение. [c.253]
Вот чего требовал современный момент от Объединительного съезда и вот что должен был сделать съезд. Выполнил ли съезд эти задачи?
Для выяснения этого вопроса необходимо ознакомиться с физиономией самого съезда.
Многих вопросов коснулся съезд на своих заседаниях, но главный вопрос, вокруг которого вращались все остальные вопросы, – это был вопрос о современном моменте. Современный момент демократической революции и классовые задачи пролетариата – вот вопрос, в котором, как в узле, сплелись все наши тактические разногласия.
В городе обостряется кризис, говорили большевики, в деревне усиливается голод, правительство разлагается до основания, возмущение же народа усиливается с каждым днем, – следовательно, революция не только не падает, а наоборот, с каждым днем нарастает и готовится к новому наступлению. Отсюда задача – содействовать нарастающей революции, довести ее до конца и увенчать ее самодержавием народа (см. резолюцию большевиков “Современный момент...”).
Почти то же самое говорили меньшевики.
Но как довести до конца нынешнюю революцию, какие условия для этого необходимы?
По мнению большевиков, довести нынешнюю революцию до конца и увенчать ее самодержавием народа можно только в том случае, если во главе этой революции станут сознательные рабочие, если руководство революцией будет сосредоточено в руках социалистического [c.254] пролетариата, а не буржуазных демократов. “Довести до конца демократическую революцию, – говорили большевики, – в состоянии только пролетариат при том условии, что он... поведет за собой массу крестьянства, придавая политическую сознательность его стихийной борьбе...” В противном случае пролетариат вынужден будет отказаться от роли “вождя народной революции” и окажется “в хвосте либерально-монархической буржуазии”, которая никогда не будет стремиться к доведению революции до конца (см. резолюцию “Классовые задачи пролетариата...”). Конечно, наша революция – революция буржуазная, и в этом отношении она напоминает великую французскую революцию, плодами которой воспользовалась буржуазия. Но ясно и то, что между этими двумя революциями велико и различие. Во время французской революции не было того крупного машинного производства, которое мы видим сегодня у нас, и классовые противоречия не определились так резко, как у нас, поэтому там пролетариат был слаб, здесь же он сильнее и сплоченнее. Следует также учесть, что там пролетариат не имел своей собственной партии, здесь же он имеет собственную партию с собственной программой и тактикой. Не удивительно, что французскую революцию возглавляли буржуазные демократы, а рабочие плелись в хвосте этих господ, “рабочие боролись, а буржуа приобретали власть”. С другой стороны, вполне понятно и то, что пролетариат России не довольствуется тем, чтобы плестись в хвосте либералов, что он выступает в качестве гегемона революции и зовет под свое знамя всех “угнетенных и обездоленных”. Вот в чем преимущество нашей революции перед великой французской революцией, и вот [c.255] почему мы думаем, что наша революция может быть доведена до конца и может завершиться самодержавием народа. Необходимо только сознательно содействовать гегемонии пролетариата и сплачивать вокруг него борющийся народ, чтобы тем самым сделать возможным доведение нынешней революции до конца. А доведение революции до конца необходимо для того, чтобы плодами этой революции воспользовалась не одна только буржуазия, чтобы рабочий класс, помимо политической свободы, добился восьмичасового рабочего дня, облегчения условий труда, полностью осуществил свою программу-минимум и, таким образом, пробил путь к социализму. Поэтому тот, кто защищает интересы пролетариата, кто не хочет, чтобы пролетариат превратился в охвостье буржуазии и таскал для нее каштаны из огня, кто борется за то, чтобы пролетариат превратился в самостоятельную силу и использовал в своих целях нынешнюю революцию, – тот должен открыто осудить гегемонию буржуазных демократов, тот должен крепить почву для гегемонии социалистического пролетариата в нынешней революции.
Так рассуждали большевики.
Совсем иное говорили меньшевики. Конечно, революция усиливается и нужно довести ее до конца, но для этого вовсе не нужно гегемонии социалистического пролетариата, – пусть те же буржуазные демократы выступают руководителями революции, – говорили они. Почему, в чем дело? – спрашивали большевики. Потому, что нынешняя революция – буржуазная, и вождем ее должна выступать буржуазия, – отвечали меньшевики. Так что же должен делать пролетариат? Он должен идти за буржуазными демократами, “подталкивать [c.256] их” и, таким образом, “двигать вперед буржуазную революцию”. Так говорил вождь меньшевиков Мартынов, которого они выдвинули “докладчиком”. Та же мысль выражена, хотя и не так четко, в резолюции меньшевиков “О современном моменте”. Мартынов еще в своих “Двух диктатурах” говорил, что “гегемония пролетариата – опасная утопия”, фантазия, что буржуазной революцией “должна руководить крайняя демократическая оппозиция”, а не социалистический пролетариат, что борющийся пролетариат “должен итти позади буржуазной демократии” и подталкивать ее по пути к свободе (см. известную брошюру Мартынова “Две диктатуры”). Ту же мысль он повторил на Объединительном съезде. По его мнению, великая французская революция является оригиналом, наша же революция – бледной копией с этого оригинала, и так как во Франции во главе революции вначале стояло “Национальное собрание”, а ротам – “Национальный конвент”, в которых господствовала буржуазия, – то и у нас руководителем революции, сплачивающим вокруг себя народ, сначала должна стать Государственная дума, а потом какое-либо другое представительное учреждение, которое будет более революционным, нежели Дума. Как в Думе, так и в этом будущем представительном учреждении будут господствовать буржуазные демократы, – следовательно, нам нужна гегемония буржуазной демократии, а не социалистического пролетариата. Нужно только шаг за шагом следовать за буржуазией и еще дальше двигать ее вперед, к подлинной свободе. Характерно, что речь Мартынова меньшевики встретили громкими аплодисментами. Характерно также и то, что ни в одной из своих резолюций они не упоминают [c.257] о необходимости гегемонии пролетариата, – выражение “гегемония пролетариата” совершенно изгнано из их резолюций, так же как и из резолюций съезда (см. резолюции съезда).
Такова была позиция меньшевиков на съезде.
Как видите, здесь две исключающие друг друга позиции, и именно отсюда берут начало все остальные разногласия.
Если вождем нынешней революции является сознательный пролетариат, а в нынешней Думе господствуют буржуа-кадеты, – то само собой ясно, что нынешняя Дума не сможет превратиться в “политический центр страны”, она не сможет объединить вокруг себя революционный народ и никакими усилиями не сможет стать руководителем нарастающей революции. Далее, если вождем революции является сознательный пролетариат, а из Думы руководить революцией невозможно, – то само собой ясно, что главной ареной нашей деятельности в настоящий момент должна быть улица, а не думский зал. Дальше, если вождем революции является сознательный пролетариат, а главной ареной борьбы – улица, – то само собой ясно, что наша задача – принять активное участие в организации борьбы улицы, обратить усиленное внимание на дело вооружения, умножать красные отряды и распространять военные знания среди передовых элементов. Наконец, если вождем революции является передовой пролетариат и если он должен будет принять активное участие в организации восстания, – то само собой ясно, что мы не можем, умыв руки, отстраниться от временного революционного правительства, мы должны будем вместе с крестьянством завоевать политическую власть и [c.258] принять участие во временном правительстве[166]: вождь революционной улицы должен быть также вождем и в правительстве революции.
Такова была позиция большевиков.
И наоборот, если, как это мыслят меньшевики, руководство революцией будет принадлежать буржуазным демократам, а думские кадеты “приближаются к подобного рода демократам”, – то само собой ясно, что нынешняя Дума может превратиться в “политический центр страны”, нынешняя Дума может объединить вокруг себя революционный народ, стать его руководителем и превратиться в главную арену борьбы. Далее, если Дума может превратиться в главную арену борьбы, то излишне обращать усиленное внимание на дело вооружения и организацию красных отрядов, не наше дело обращать особое внимание на организацию борьбы улицы, и тем более не наше дело вместе с крестьянством завоевывать политическую власть и принимать участие во временном правительстве, – пусть об этом заботятся буржуазные демократы, которые будут руководителями революции. Конечно, неплохо бы иметь оружие и красные отряды, наоборот, это даже необходимо, но это не имеет такого большого значения, какое придают ему большевики.
Такова была позиция меньшевиков.
Съезд стал на второй путь, т. е. он отверг гегемонию социалистического пролетариата и одобрил позицию меньшевиков.
Этим съезд ясно доказал, что он не понял насущных требований современного момента. [c.259]
В этом коренная ошибка съезда, за которой сами собой должны были последовать все остальные ошибки.
После того, как съезд отверг идею гегемонии пролетариата, стало ясно, как он должен был решить остальные вопросы: “об отношении к Государственной думе”, “о вооруженном восстании” и др.
Перейдем к этим вопросам.
Начнем с вопроса о Государственной думе.
Мы не будем заниматься разбором того, какая тактика была более правильна – бойкот или участие в выборах. Заметим лишь следующее: если сегодня Дума ничем, кроме разговоров, не занимается, если она застряла между революцией и контрреволюцией, – это значит, что сторонники участия в выборах ошибались, когда звали народ на выборы, возбуждая в нем ложные надежды. Но оставим это в стороне. Дело в том, что в момент съезда выборы уже были закончены (кроме Кавказа и Сибири), результатами выборов мы уже располагали, и, следовательно, речь могла идти только о самой Думе, которая должна была собраться через несколько дней. Ясно, что съезд не мог возвращаться к прошлому и главное внимание должен был обратить на то, что представляет собой сама Дума и каким должно быть наше отношение к ней.
Итак, что такое нынешняя Дума и каково должно быть наше отношение к ней?
Еще из манифеста 17 октября было известно, что особенно больших прав Дума не имеет: это-собрание депутатов, которое “имеет право” совещаться, но [c.260] “не имеет права” переступать существующие “основные законы”– За ней надзирает Государственный совет, который “имеет право” отменить любое постановление Думы. А на страже стоит вооруженное с ног до головы царское правительство, которое “имеет право” разогнать Думу, если она не удовольствуется совещательной ролью.
Что же касается лица Думы, то мы и до открытия съезда знали, из кого она будет состоять, мы и тогда знали, что Дума в большей части должна будет состоять из кадетов. Этим мы вовсе не хотим сказать, будто сами кадеты составили бы большинство в Думе, – мы лишь говорим, что приблизительно из пятисот членов Думы одну треть составили бы кадеты, другую треть составили бы промежуточные группы и правые (“партия демократических реформ” [167], умеренные элементы из беспартийных депутатов, октябристы[168] и пр.), которые в моменты борьбы с крайними левыми (с рабочей группой и группой революционных крестьян) объединились бы вокруг кадетов и голосовали бы за них, и, таким образом, хозяевами положения в Думе были бы кадеты.
А кто такие кадеты? Можно ли их назвать революционерами? Конечно, нет! Тогда кто же такие кадеты? Кадеты – это партия соглашателей: они хотят ограничения прав царя, но не потому, что они якобы сторонники победы народа, – царское самодержавие кадеты хотят заменить самодержавием буржуазии, а не самодержавием народа (см. их программу), – а для того, чтобы в народ умерил свою революционность, взял обратно свои революционные требования и как-нибудь столковался с царем, кадеты хотят соглашения царя с народом. [c.261]
Как видите, большинство Думы должно было составиться из соглашателей, а не революционеров. Это было само собой ясно еще в первой половине апреля.
Таким образом, бойкотируемая и бессильная, с ничтожными правами, с одной стороны, нереволюционная и соглашательская в своем большинстве, с другой, – вот что собой представляла Дума, Бессильные и без того обычно становятся на путь соглашательства, а если к тому же у них и устремления нереволюционные, то они тем скорее скатываются к соглашательству. То же самое должно было случиться и с Государственной думой. Она не могла целиком стать на сторону царя, так как она желает ограничения прав царя, но она не могла перейти и на сторону народа, так как народ выдвигает революционные требования. Поэтому она должна была стать между царем и народом и взяться за их примирение, т. е. заняться толчением воды в ступе. С одной стороны, она должна была убедить народ, чтобы он отказался от “чрезмерных требований” и как-нибудь столковался с царем, а, с другой стороны, она должна была явиться маклером перед царем, чтобы он малость уступил народу и тем самым положил конец “революционной смуте”.
Вот с какой Думой имел дело Объединительный съезд партии.
Каково должно было быть отношение партии к такой Думе? Нечего и говорить, что партия не могла взять на себя поддержку такой Думы, так как поддержка Думы есть поддержка соглашательской политики, а соглашательская политика в корне противоречит задаче углубления революции – рабочая партия не должна брать на себя роль умиротворителя революции. [c.262] Конечно, партия должна была использовать как самую Думу, так и конфликты Думы с правительством, но это еще не значит, что она должна поддерживать нереволюционную тактику Думы. Наоборот, разоблачение двуличия Думы, беспощадная критика ее, выставление на свет ее изменнической тактики – вот каково должно быть отношение партии к Государственной думе.
А если это так, то ясно, что кадетская Дума не является выразительницей воли народа, что она не может выполнить роль народного представительства, не может стать политическим центром страны и объединить вокруг себя народ.
При этом обязанностью партии было рассеять ложные надежды, возлагавшиеся на Думу, и во всеуслышание заявить, что Дума не является выразителем воли народа, что она, следовательно, не может стать орудием революции, что теперь главная арена борьбы – улица, а не Дума.
В то же время было ясно, что существующая в Думе крестьянская “трудовая группа”[169], которая в сравнении с кадетами была малочисленна, не могла до конца следовать за соглашательской тактикой кадетов, не сегодня-завтра она должна была начать борьбу с ними, как с изменниками народа, и стать на путь революции. Обязанностью партии было поддержать “трудовую группу” в ее борьбе с кадетами, развить до конца ее революционные тенденции, противопоставить ее революционную тактику нереволюционной тактике кадетов и тем еще яснее вскрыть изменнические тенденции кадетов,
Как же поступил съезд, что сказал съезд в своей резолюции о Государственной думе? [c.263]
Резолюция съезда гласит, что Дума есть учреждение, вышедшее “из недр нации”. То есть Дума, несмотря на ее недостатки, все же, дескать, является выразительницей воли народа.
Ясно, что съезд не сумел должным образом оценить кадетскую Думу, съезд забыл, что большинство Думы состоит из соглашателей, что соглашатели, как люди, отвергающие революцию, не могут выражать воли народа, и, следовательно, мы не вправе сказать, что Дума вышла “из недр нации”.
Что по этому поводу говорили на съезде большевики?
Они говорили, что “Государственная дума с обрисовавшимся уже теперь кадетским (по преимуществу) составом ни в каком случае не может выполнять роли настоящего народного представительства”. То есть нынешняя Дума не вышла из недр народа, что она является антинародной и потому не выражает воли народа (см. резолюцию большевиков).
Съезд в этом вопросе отклонил позицию большевиков.
Резолюция съезда гласит, что “Дума”, несмотря на ее “мнимо-конституционный” характер, все же “превратится в орудие революции”... ее конфликты с правительством могут разрастись до пределов, “дающих возможность сделать их исходной точкой широких массовых движений, направленных к низвержению современного политического порядка”. То есть Дума, дескать, может превратиться в политический центр, сплотить вокруг себя революционный народ и поднять знамя революции.
Вы слышите, рабочие: соглашательская кадетская Дума может, оказывается, превратиться в центр революции и очутиться во главе ее, – от собаки, [c.264] оказывается, может родиться ягненок? Что вам тревожиться – отныне нет нужды ни в гегемонии пролетариата, ни в том, чтобы народ сплачивался именно вокруг пролетариата: нереволюционная Дума сама сплотит вокруг себя революционный народ, и все будет в порядке! Вот, оказывается, как просто делается революция, вот как нужно, оказывается, доводить до конца нынешнюю революцию!
Очевидно, съезд не понял, что двуличная Дума с ее двуличными кадетами неизбежно застрянет между двух стульев, станет мирить между собой царя и народ, а затем, как всякий двуличный, вынуждена будет склониться на сторону того, кто больше пообещает!
Что по этому поводу говорили на съезде большевики?
Они заявили, что “нет еще условий для вступления нашей партии на парламентский путь”, т. е. пока еще мы не можем начать спокойную парламентскую жизнь, главной ареной борьбы все еще остается улица, а не Дума (см. резолюцию большевиков).
Съезд и в этой части отклонил резолюцию большевиков.
Резолюция съезда ничего определенного не говорит о том, что в Думе существуют остающиеся в меньшинстве представители революционного крестьянства (“трудовая группа”), которые вынуждены будут отвергнуть соглашательство кадетов и стать на путь революции, что необходимо ободрить их, поддержать их в борьбе с кадетами и помочь им еще более прочно утвердиться на революционном пути.
Очевидно, съезд не понял, что пролетариат и крестьянство являются двумя главными силами нынешней революции, что в настоящий момент пролетариат как [c.265] вождь революции должен поддерживать революционных крестьян как на улице, так и в Думе, если только они поведут борьбу с врагами революции.
Что по этому поводу говорили на съезде большевики?
Они заявили, что социал-демократия должна беспощадно разоблачать “непоследовательность и шаткость кадетов, особенно внимательно следя за элементами крестьянской революционной демократии, объединяя их, противопоставляя их кадетам, поддерживая те их выступления, которые отвечают интересам пролетариата” (см. резолюцию).
Съезд не принял и этого предложения большевиков. Вероятно, потому, что здесь слишком явно выражена передовая роль пролетариата в нынешней борьбе, съезд же, как мы видели выше, к гегемонии пролетариата отнесся с недоверием, -– крестьянство должно, дескать, сплачиваться вокруг Думы, а не вокруг пролетариата!
Вот почему буржуазная газета “Наша Жизнь”[170] хвалит резолюцию съезда, вот почему кадеты из “Нашей Жизни” в один голос стали кричать: наконец-то социал-демократы одумались и отошли от бланкизма (см. “Наша Жизнь” № 432).
Очевидно, что не напрасно хвалят резолюцию съезда враги народа – кадеты! Не напрасно Бебель говорил: что нашим врагам нравится, то нам вредно!
Перейдем к вопросу о вооруженном восстании.
Сегодня уже ни для кого не тайна, что выступление народа неминуемо. Если в городах и в деревнях кризис [c.266] и голод растут, если брожение среди пролетариата и крестьянства с каждым днем усиливается, если царское правительство разлагается, если революция, стало быть, идет к подъему, – то само собой ясно, что жизнь готовит новое выступление народа, более широкое и могучее, чем октябрьское и декабрьское выступления. Желательно это новое выступление или нет, хорошо это или дурно – говорить сегодня об этом излишне: дело не в наших желаниях, а в том, что выступление народа назревает само собой, что оно неминуемо.
Но выступление выступлению рознь. Слов нет, что январская всеобщая стачка в Петербурге (1905 г.) была выступлением народа. Выступлением народа была также октябрьская всеобщая политическая стачка. Выступлением народа была и “декабрьская схватка”” в Москве и у латышей. Ясно, что между ними было также и различие. В то время как в январе (1905 г.) главную роль играла стачка, в декабре стачка послужила только началом и затем переросла в вооруженное восстание, уступив ему главную роль. Выступления в январе, октябре и декабре доказали, что как “мирно” ни начинай всеобщую стачку, как “деликатно” ни поступай при предъявлении требований, как безоружно ни выступай на поле битвы, дело все же должно кончиться схваткой (вспомните 9 января в Петербурге, когда народ шел с крестами и царским портретом), правительство все же прибегнет к пушкам и ружьям, народ все же возьмется за оружие, и, таким образом, общая стачка все же перерастет в вооруженное восстание. Что это означает? Только то, что будущее выступление народа будет не простое выступление, что оно обязательно примет вооруженный характер, и, таким [c.267] образом, решающая роль будет принадлежать вооруженному восстанию. Желательно пролитие крови или нет, хорошо это или плохо, говорить об этом не приходится: повторяем – дело не в наших желаниях, а в том, что вооруженное восстание несомненно произойдет и избежать его невозможно.
Наша сегодняшняя задача – самодержавие народа. Мы хотим, чтобы бразды правления были переданы в руки пролетариата и крестьянства. Можно ли достигнуть этой цели всеобщей стачкой? Факты говорят, что нельзя (вспомните вышесказанное). Или, быть может, нам поможет Дума с ее велеречивыми кадетами и с помощью ее установится самодержавие народа? Факты говорят, что это также невозможно, ибо кадетская Дума хочет самодержавия крупной буржуазии, а не самодержавия народа (вспомните вышесказанное).
Ясно, что единственно надежный путь – вооруженное восстание пролетариата и крестьянства. Только путем вооруженного восстания может быть низвергнуто господство царя и установлено господство народа, разумеется, если это восстание закончится победой. А если это так, если без победы восстания победа народа ныне невозможна и если, с другой стороны, сама жизнь готовит вооруженное выступление народа, если это выступление неизбежно, – то само собой ясно, что задача социал-демократии – сознательно готовиться к этому выступлению, сознательно готовить его победу. Одно из двух: либо мы должны отвергнуть самодержавие народа (демократическую республику) и удовольствоваться конституционной монархией, – тогда мы вправе будем сказать, что не наше дело организовывать вооруженное восстание, либо же мы по-прежнему должны [c.268] нашей сегодняшней целью поставить самодержавие народа (демократическую республику) и решительно отвергнуть конституционную монархию, – тогда мы не вправе будем сказать, что не наше дело сознательно организовывать стихийно нарастающее выступление.
Но как готовиться к вооруженному восстанию, как содействовать его победе?
Декабрьское выступление доказало, что мы, социал-демократы, помимо всех прочих грехов, повинны перед пролетариатом еще в одном большом грехе. Грех этот заключается в том, что мы не заботились или слишком мало заботились о вооружении рабочих и об организации красных отрядов. Вспомните декабрь. Кто не помнит возбужденный, поднявшийся на борьбу народ в Тифлисе, на западном Кавказе, на юге России, в Сибири, в Москве, в Петербурге, в Баку? Почему этот разъяренный народ удалось самодержавию так легко рассеять? Неужели потому, что народ не был еще уверен в негодности царского правительства? Конечно, нет! Так почему же?
Прежде всего потому, что у народа не было, либо было слишком мало оружия, – как бы вы сознательны ни были, голыми руками против пуль не устоять! Да, справедливо ругали нас, когда говорили: деньги берете, а оружия не видно.
Во-вторых, потому, что не было у нас обученных красных отрядов, которые повели бы за собой остальных, оружием добыли оружие и вооружили бы народ: в уличных боях народ – герой, но если его не ведут вооруженные братья и не показывают примера, то он может превратиться в толпу.
В-третьих, потому, что восстание было разрозненное и неорганизованное. Когда Москва боролась на [c.269] баррикадах, Петербург безмолвствовал. Тифлис и Кутаис готовились к штурму, когда Москва была уже “покорена”. Сибирь тогда взялась за оружие, когда Юг и латыши были уже “побеждены”. Это значит, что борющийся пролетариат встретил восстание раздробленным на группы, вследствие чего правительству было сравнительно легко нанести ему “поражение”,
В-четвертых, потому, что наше восстание придерживалось политики обороны, а не нападения. Правительство само вызвало декабрьское восстание, правительство само напало на нас, оно имело свой план, в то время как мы встретила это нападение правительства неподготовленными, у нас не было продуманного плана, мы вынуждены были держаться политики самообороны и, таким образом, плестись в хвосте за событиями. Если бы москвичи вначале же избрали политику нападения, они немедленно захватили бы в руки Николаевский вокзал, правительство не сумело бы перебросить войска из Петербурга в Москву, и, таким образом, московское восстание было бы более продолжительным, что оказало бы соответствующее влияние и на другие города. То же самое надо сказать и относительно латышей: если бы они вначале же стали на путь нападения, то в первую голову захватили бы орудия и подорвали бы силы администрации.
Недаром говорил Маркс:
“Раз восстание начато, надо действовать с величайшей решительностью и переходить в наступление. Оборона есть смерть всякого вооруженного восстания... Надо захватить противника врасплох, пока его войска еще разрознены; надо ежедневно добиваться новых, хотя бы и небольших, успехов; надо удерживать [c.270] моральный перевес, который дало тебе первое успешное движение восстающих; надо привлекать к себе те колеблющиеся элементы, которые всегда идут за более сильным и всегда становятся на более надежную сторону; надо принудить неприятеля к отступлению, раньше чем он мог собрать свои войска против тебя; одним словом, действуй по словам величайшего из известных до сих пор мастера революционной тактики, Дантона: смелость, смелость и еще раз смелость” (см. “Исторические очерки” К. Маркса, стр. 95).
Именно этой “смелости” и политики наступления не хватило у декабрьского восстания.
Нам скажут: этим не исчерпываются причины декабрьского “поражения”, вы забыли, что в декабре крестьянство не сумело объединиться с пролетариатом, и это тоже одна из главных причин декабрьского отступления. Сущая истина, и мы не собираемся забывать об этом. Но почему крестьянство не сумело объединиться с пролетариатом, в чем была причина? Нам скажут: несознательность, Хорошо, но как же мы должны сделать крестьян сознательными? Распространением брошюр? Конечно, этого недостаточно. Так как же? Борьбой, вовлечением их в борьбу и нашим руководством во время борьбы. Сегодня деревней призван руководить город, крестьянином – рабочий, и если в городах дело восстания не будет организовано, крестьянство никогда в этом деле не пойдет с передовым пролетариатом.
Таковы факты.
Отсюда само собой ясно, как съезд должен был отнестись к вооруженному восстанию, какие лозунги од должен был дать партийным товарищам. [c.271]
Партия хромала в деле вооружения, до сих пор вооружение у нее было заброшенным делом, – следовательно, съезд должен был сказать партии: вооружайтесь, обратите усиленное внимание на дело вооружения, чтобы хоть сколько-нибудь подготовленными встретить грядущее выступление.
Далее. Партия хромала в деле организации вооруженных отрядов, она не обращала должного внимания на умножение числа красных отрядов, – следовательно, съезд должен был сказать партии: создавайте красные отряды, распространяйте в народе военные знания, обратите усиленное внимание на дело организации красных отрядов, чтобы потом можно было оружием добыть оружие и расширить восстание.
Дальше. Декабрьское восстание пролетариат встретил раздробленным, об организации восстания никто всерьез не думал, – следовательно, съезд обязан был дать партии лозунг, чтобы она энергично приступила к объединению боевых элементов, приведению их в действие по единому плану, к активной организации вооруженного восстания.
Дальше. До сих пор в вооруженном восстании пролетариат придерживался политики обороны, он никогда не становился на путь наступления, а это обстоятельство мешало победе восстания, – следовательно, съезд обязан был указать партийным товарищам, что близится момент победы восстания и необходимо перейти к политике наступления.
Как же поступил съезд и какие лозунги он дал партии?
Съезд говорит, что “...основной задачей партии в настоящий момент является развитие революции путем [c.272] расширения и усиления агитационной деятельности в широких слоях пролетариата, крестьянства, мелкой городской буржуазии и среди войск и вовлечения их в активную борьбу с правительством постоянным вмешательством социал-демократии и руководимого ею пролетариата во все проявления политической жизни страны...” Партия “не может принимать на себя возбуждающего ложные надежды обязательства вооружения народа и должна ограничить свои задачи содействием самовооружению населения и организацией и вооружением боевых дружин...” “На обязанности партии лежит противодействие всем попыткам вовлечь пролетариат в вооруженное столкновение при неблагоприятных условиях...” и т. д. и т. п. (см. резолюцию съезда).
Выходит, что сегодня, в данный момент, когда мы стоим на пороге нового выступления народа, для победы восстания самое главное дело – агитация, а вооружение и организация красных отрядов – нечто несущественное, чем мы не должны увлекаться и в отношении чего свою деятельность мы должны “ограничить” “содействием”. А о том, что нужно организовать восстание, а не проводить его разрозненно, о том, что нам необходима политика наступления (вспомните слова Маркса), – об этом съезд не говорит ни слова. Ясно, что для него эти вопросы не имеют значения.
Факты говорят: вооружайтесь и всемерно укрепляйте красные отряды, съезд же отвечает: не очень-то увлекайтесь вооружением и организацией красных отрядов, “ограничьте” свою деятельность в этом отношении, так как самое главное дело – агитация.
Можно подумать, что до сих пор мы много заботились о вооружении, вооружили массу товарищей, [c.273] организовали очень много отрядов, агитацию же забросили, – и вот съезд поучает нас: довольно вооружаться, хватит заботиться об этом, главная-де задача – агитация!
Разумеется, одним из главных орудий партии всегда и везде является агитация, но разве агитация будет решать победу предстоящего восстания? Если бы съезд сказал это четыре года тому назад, когда вопрос о восстании у нас не стоял в порядке дня, тогда это было бы еще понятно, но сегодня, когда мы стоим на пороге вооруженного восстания, когда вопрос о восстании поставлен в порядок дня, когда оно может начаться помимо и вопреки нашей воле, – что может сделать “главным образом” агитация, что можно успеть путем этой “агитации”?
Или еще: допустим, что мы расширили агитацию, допустим, что народ поднялся, что же дальше? Как может он бороться без оружия? Разве недостаточно пролито крови безоружного народа! Да и к чему народу оружие, если он не умеет им пользоваться, если у него не будет достаточного количества красных отрядов? Нам скажут: мы не отказываемся от вооружения и красных отрядов. Допустим, но если вы не будете обращать должного внимания на дело вооружения, если вы забрасываете его, – это значит, что вы фактически отказываетесь от него.
Мы уж не говорим о том, что съезд даже не заикнулся об организации восстания и политике наступления, Впрочем, это так и должно было случиться, ибо резолюция съезда на четыре-пять лет отстала от жизни и для съезда восстание все еще было теоретическим вопросом. [c.274]
Что говорили на съезде по этому вопросу большевики?
Они говорили, что “...в пропагандистской и агитационной работе партии должно быть обращено усиленное внимание на изучение практического опыта декабрьского восстания, на военную критику его и извлечение непосредственных уроков для будущего”, что “следует развить еще более энергичную деятельность по увеличению числа боевых дружин, улучшению организации их и снабжению их всякого рода оружием, причем, согласно указаниям опыта, следует организовать не только партийные боевые дружины, но также примыкающие к партии и совсем беспартийные...”, что “ввиду нарастающего крестьянского движения, которое может в самом близком будущем вспыхнуть в целое восстание, желательно направить усилия на объединение действий рабочих и крестьян для организации по возможности совместных и единовременных боевых выступлений...”, что, следовательно, “...в силу нарастания и обострения нового политического кризиса открывается переход от оборонительных к наступательным формам вооруженной борьбы…”, что необходимы совместно с солдатами “…самые решительные наступательные действия против правительства...” и т.д. (см. резолюцию большевиков).
Так говорили большевики.
Но позиция большевиков была отклонена съездом, После этого нетрудно понять, почему резолюции съезда с таким восторгом были встречены либералами– кадетами (см. “Наша Жизнь” № 432): они поняли, что эти резолюции на несколько лет отстали от нынешней революции, что эти резолюции совершенно [c.275] не выражают классовых задач пролетариата, что в силу этих резолюций пролетариат скорее может стать придатком либералов, нежели самостоятельной силой, – они поняли все это и потому-то расхваливают их.
Задача партийных товарищей состоит в том, чтобы критически отнестись к резолюциям съезда и в свое время внести в них соответствующие поправки.
Именно эту задачу мы имели в виду, когда брались писать эту брошюру.
Правда, мы здесь коснулись только двух резолюций: “Об отношении к Государственной думе” и “О вооруженном восстании”, но несомненно, что эти две резолюции являются основными резолюциями, которые наиболее четко выражают тактическую позицию съезда.
Таким образом мы пришли к главному выводу, что вопрос поставлен в партии так: должен ли сознательный пролетариат быть гегемоном в нынешней революции, или он должен плестись в хвосте буржуазных демократов?
Мы видели, что от того или иного решения этого вопроса зависит решение и всех остальных вопросов.
Тем более тщательно должны взвесить товарищи существо этих двух позиций.
Печатается по тексту брошюры,
выпущенной издательством “Пролетариат” в 1906 г.
Подпись: Товарищ К.
Перевод с грузинского