MIA - главная страница | Глав. стр. Иноязычной секции | Глав. стр. Русской секции  | Радек архив

Барометр выборов

Карл Радек

Оригинал находится на странице http://www.magister.msk.ru/library/revolt/revolt.htm
Последнее обновление Октябрь 2010г.

За последние шесть месяцев пущена была в движение демократическая машина проверки политических тенденций по всей буржуазной Европе. Шестого декабря выбирала Англия, за ней последовали Германия, Франция, Италия, Прикарпатская Русь и Болгария. Выборы являются, вопреки демократической теории, несовершенным барометром настроений и стремлений народных масс. Выборная механика, социальный нажим, - все это представляет ряд помех для выявления фактического положения дел. Но все-таки, если учесть эти помехи, то выборы дают картину, позволяющую подсчитать, систематизировать и обобщить наше знание о политическом положении в Европе. В этой статье мы пытаемся дать это обобщение. Ее можно дополнить оценкой выборов в Японии, где мы видим тот же исторический процесс, который происходит в Европе, на другом конце мира. Выборы в Соединенных Штатах Америки, которые должны состояться в ноябре, позволят, со своей стороны, закруглить картину до мировых размеров. Мы разбиваем нашу статью на основе результатов нашего анализа на три группы:

1) Выборы в Англии и Франции дают картину провала попытки крупной буржуазии при помощи политики сильной руки обеспечить развитие капитализма и решение его противоречий.

2) Выборы в Германии и Италии дают картину усиления политики спасения капитализма при помощи усиления нажима на народные массы.

3) Выборы в Прикарпатской Руси и Болгарии дают картину формирования новой силы, до сего времени не играющей решающей активной роли, а именно - картину активизации крестьянских масс.

БЕСПЛОДНОСТЬ ИМПЕРИАЛИСТСКО-КОНСЕРВАТИВНОГО РЕЖИМА.

Начнем с Англии. Английские выборы декабря 1918 года были первыми "демократическими" выборами. До 1832 года участие в выборах принимало только 3% населения. Выборная реформа этого года повысила число избирателей до 4,5%; в 1867 году Дизраэли повысил это число до 9%, в 1882 - Гладстон дошел до 16%. "Совокупность избирателей, которые через своих представителей приняли вызов Германии в 1914 году, и была таким образом ответственна за вступление Англии в самую кровопролитную и разорительную войну, когда бы то ни было ею веденную, и представляла лишь одну шестую часть населения или около одной трети взрослой его части. Общая воинская повинность обратила внимание страны на несправедливость такого положения. Миллионы граждан были вынуждены рисковать своей жизнью в силу политики, в направлении коей они не принимали никакого участия. Миллионы женщин перенесли бесконечные бедствия и муки за своих близких, более жуткие, чем сама смерть; эти муки вызваны той же политикой, а между тем ни одна женщина не имела права высказать свое мнение при избрании правителей, которые ответственны за эти жертвы. Эта несправедливость настолько ощущалась населением, военная экзальтация коего довела его до высших ступеней понятия справедливости, что оно добилось исправления несправедливости. Таким образом появился на свет величайший из "освободительных актов", акт 1917 года, который впервые обратил английский государственный строй в демократию".

Так говорит великий мастер черной демократической магии, Ллойд-Джордж, в статье от 19 марта 1923 года ("Мир ли это?", Ленинград 1924 г., стр. 167). Мы не будем ссориться с ним насчет того, насколько массы английских избирателей были ответственны за вступление Англии в войну. Всем известно, что правительство Асквита, к которому принадлежал Ллойд-Джордж, путем тайных переговоров министра иностранных дел лорда Грея и генерального штаба поставило не только страну, но и парламент перед совершившимся фактом. Мы увидим еще, как выглядит демократия, введенная Ллойд-Джорджем в 1917 году. Но факт налицо, что в 1918 году, скоро после окончания войны, 22 миллиона взрослых мужчин и женщин имели право высказать свое мнение об участии Англии в войне, о том, велась ли она в интересах рабочих масс. Все мужчины и замужние женщины, старше 25 лет, и незамужние, старше 30 лет (не знаем, почему Ллойд-Джордж считал предпосылкой выборных прав для женщин обладание семейным контрактом), получили выборные права. Как же они ими воспользовались? Половина избирателей совсем не принимала участия в выборах. Этот факт бросает яркий свет на существо режима буржуазной демократии. Четыре года потрясала война весь мир. Англия израсходовала (мы говорим только о чистых государственных издержках) 100 миллиардов зол. руб. Англия потеряла два миллиона людей. Вся картина мира изменилась. Англия стала перед рядом вопросов, таких сложных, каких не разрешал еще ни один парламент. Половина населения, - населения, живущего в тягчайших условиях, не принимала участия в выборах, заявляя этим, что ей все безразлично, что она ничего не хочет и ни во что не верит. Причины этого понимает Ллойд-Джордж не хуже нас. В статье, посвященной выборам, которые привели к власти Рабочую партию в декабре 1923 года, он пишет: "С каждым днем в мозгах и сердцах народных масс росло возмущение против тех социальных условий, которые освещают радужным светом жизнь маленькой части народа, но которые оставляют громадные массы в грязной темноте. Я всегда удивлялся, что народ так долго выносил эти условия. Почему же он их выносил? Шелли уже век тому назад знал правду и провозглашал ее: "Вас столько, а их так мало!" Но укоренившаяся вековая привычка, привычка рабства и гнета прижимала массы, по крайней мере, их большинство. Кроме того, действовал еще другой фактор, который задерживал и уничтожал намерения и стремления реформаторов. Сколько раз народ требовал улучшений, он наталкивался на стену приобретенных прав, у которой заламывалось его стремление, умирала его сила раньше, чем сделан был хотя бы один шаг вперед. Начиналось разочарование и усталость, и народ возвращался на старые рельсы и проклинал своих вождей, которым не удалось сдержать своих обещаний об улучшении жизни. Приобретенные права проявляют по сегодняшний день свое влияние. В обеих партиях действуют силы, не дающие пионерам новой жизни свободы действий. Кирка в руках этих пионеров была так слаба, что не могла устранить тяжелых препятствий на своем пути. Я никогда не забуду моего собственного опыта с земельными податями 1909 года, не забуду, как притупилась и сломилась моя кирка, благодаря внешним и внутренним препятствиям. Маленький шаг вперед был сделан при громадной затрате сил. Внесение этого закона в парламент требовало больше времени, чем внесение какого бы то ни было другого. И когда, наконец, предложения попали в парламент, они были исковерканы, если не уничтожены".

Хорошо пишет историю английской демократии господин Ллойд-Джордж. Он ее пишет даже со слезой и автобиографической меланхолией. Но это не полная история. Когда английский народ вставал на борьбу за демократию и преобразование жизни, ему выбивали кирку из рук преследованиями, которые были не меньше тех, каким подвергалось революционное движение в России. Штык и пуля против демонстрирующей массы, виселица для героев народного движения, каторга и ссылка для его вождей, - это были средства, при помощи которых английская буржуазия гарантировала себе, что рост процента избирателей с 4,5% до 9%, с 9 до 16% и т. д. требовал десятилетий. А как же выбирали эти 10 миллионов, которые пришли к выборным урнам в декабре 1918 года? Ллойд-Джордж стал во главе коалиции консерваторов и правых либералов. Пресса Нордсклифа и Бивербрука работала с ним рука-об-руку. Выборы шли под лозунгом: кайзер будет повешен, Германия уплатит все, а герои войны получат дома. Несмотря на все, Ллойд-Джордж не получил большинства голосов для коалиции. 5.096.233 голоса были отданы за коалицию, 2.375.202 - за Рабочую партию, 2.218.674 получили левые либералы и другие фракции. Но меньшинство получило громадное большинство мандатов благодаря особенностям английского выборного права, которого Ллойд-Джордж не изменил, которое без перебаллотировки отдает мандат тому, кто получает сравнительное большинство голосов. 50 депутатов было выбрано без того, чтобы им были противопоставлены другие кандидаты, 213 вошло в парламент, представляя меньшинство избирателей. Таким образом, опираясь на 5 миллионов из 22 миллионов избирателей, Ллойд-Джордж завоевал твердое большинство в парламенте и приступил к решению задач, поставленных перед Англией и миром. Первым его делом был ряд военных мер на случай рабочих движений. Приготовив свинец против рабочих, демократ Ллойд-Джордж прибег одновременно к другому испытанному средству современной демократии. Когда углекопы требовали национализации шахт и рудников, отказываясь работать на герцога Нортумберландского только на той основе, что ему отдал эти земли 15-летний король в XVI столетии, Ллойд-Джордж заявил: почему нет? и назначил комиссию для исследования дела. Комиссия признала правоту углекопов, но Ллойд-Джорджу не хватило времени для проведения в жизнь ее решения. "Приобретенные права" герцогов Нортумберландских оказались сильнее. За это Ллойд-Джордж состряпал совместно с Клемансо и Вильсоном Версальский договор, эту великую хартию порабощения народов. Обеспечив таким образом условия внешнего и внутреннего мира, Ллойд-Джордж приступил к войне против Советской России, понятно, с тяжелым чувством, ибо понимал трудность этой затеи. Но приобретенные права Уркартов не позволили ему следовать за голосом разума. Мало того, нельзя поработить центральную Европу, сделать ее колонией и присматриваться спокойно, как на востоке Европы растет и укрепляется мировая держава освобожденных рабочих и крестьян. "Если хотите мира, то надо брать Петроград и Москву", говоря Ллойд-Джорджу Клемансо. И Ллойд-Джордж пошел брать Петроград и Москву и - обжегся на этом. С того момента начинается крушение политики Ллойд-Джорджа, - политики коалиции английских промышленников, финансового капитала с помещиками, военщиной, дипломатическими отравителями и бандой спекулянтов, которая составляла специальную гвардию великого демократического реформатора Ллойд-Джорджа. Германию ограбили по всем правилам искусства средневековых разбойников, которых Ллойд-Джордж так красочно разрисовал в своих речах в 1909 г., когда боролся за социал-реформаторский бюджет. Угнали из нее столько коров, лошадей, вагонов, паровозов, кораблей, сколько было возможно, захватили у нее на 10 миллиардов золотых марок фабрик, заводов, предприятий за границей, но вдруг оказалось, что недостаточно отнять у человека рубаху и штаны, чтобы он стал покупателем нового платья. Средняя Европа в руинах, Восток Европы окружен кольцом блокады. Гром победы, раздавайся! Но последствием явился мировой экономический кризис 1920 года. Англия очутилась вдруг с двумя миллионами безработных, и Ллойд-Джорджу пришлось выискивать методы для покрытия миллиарда золотых рублей, которые из года в год затрачивались на содержание безработных. Ллойд-Джордж решил менять политику. Он выступил с планом уменьшения бремени репараций для Германии, заключения сделки с Россией, которая позволила бы сделать эту страну рынком сбыта. Это должно было привести к уменьшению вооружений. Но Ллойд-Джордж и на этом просчитался. Те социальные силы, на которые опирался он, были неспособны к такой политике. Они были бы не прочь "пощадить" Германию, которой уж не боялись и от которой им немного следовало, но их союзники, короли железа и угля во Франции, отвечали: уменьшить бремя тяжести Германии очень хорошо, но тогда уменьшите вы нам бремя наших долгов, которые мы приняли в Лондоне во время войны. Это означало необходимость громадного увеличения налогов на буржуазию в Англии. Этот путь был забаррикадирован для Ллойд-Джорджа: ему снова стали поперек дороги "приобретенные права". А сделка с Советской Россией? Это должна была быть сделка приговоренного к повешению с веревкой. Советская Россия отказалась от удовольствия оплачивать долги царя и русской буржуазии. Ллойд-Джордж убеждал наших представителей, что если он провалится, то нам худо будет, ибо он наш друг, а его сменят наши враги. Из Генуи Ллойд-Джордж вернулся мертвецом. Но когда этот мертвец затеял еще войну с Турцией и когда в этой войне его наемник, греческий король, сломил себе шею, и Ллойд-Джордж чуть ли не привел к непосредственной войне между Турцией и Англией, он полетел. Пришли выборы 1922 года.

На этих выборах принимает участие 14,5 миллионов людей, на 4 миллиона возросло число голосующих. Опыт политики Ллойд-Джорджа, который доказал, что означают обещания буржуазного правительства, подействовал больше, чем война. Число избирателей, голосующих за рабочую партию, удвоилось: 4.202.516 голосов пало на кандидатов Рабочей партии. Обе либеральные партии получили 4.130.613 голосов, но и консервативная партия увеличила число своих голосов - 5.546.480 голосов было отдано ей. Разорвав с Ллойд-Джорджем, она сбросила с себя ответственность за его политику. Понятно, его политика была ее политикой, и факт, что 5 миллионов избирателей дало себя таким образом обмануть, показывает, какие гарантии для обмана дает буржуазная демократия. Но все-таки консерваторы получили только 38,7% голосов, против них голосовало 60% избирателей; но, несмотря на то, благодаря чудесам избирательного права, они получили 56% мандатов. Рабочая партия, получившая 29,3% голосов, получила всего 22,4% мандатов. Расколотые на две партии, либералы получили 28,8% голосов, но, благодаря взаимной драке, только 19,1% мандатов. 8 миллионов избирателей высказалось против правительства, 5 - за. Бонар Лоу имел власть, и консерваторы могли показать, что они одни сумеют. Освободившись от шарлатанства Ллойд-Джорджа, они выдвинули новый план: во внутри - быть по сему. Эта политика была очень облегчена. Свирепствовала безработица, число членов профсоюзов начало падать с 6,5 миллионов в 1920 г. на 5,1 миллиона в 1922 г., 4,3 миллиона в 1923 г. Рабочие пытаются защищать заработную плату, но проигрывают одну забастовку за другой. С 1921 года падала заработная плата на 140 миллионов золотых рублей в неделю. Число членов Рабочей партии, которое в 1920 году равно было 4,3 миллиона, уменьшилось в 1921 году до 4 миллионов, в 1922 году - до 3,3 милл. В рабочих массах царствовало уныние, всякий боялся за кусок хлеба. Так выглядело спокойствие, которое консервативный премьер-министр Бонар-Лоу сделал своим девизом. Но это спокойствие было спокойствием неустранимой безработицы, спокойствием ослабления связей империи, спокойствием, при котором росла мощь С. Штатов Америки и угроза Франции. Бонар-Лоу должен был согласиться на уплату процентов от долгов, заключенных в Нью-Йорке. 300 миллионов золотых рублей в год обязалась победоносная Англия уплачивать Америке, не получая ни копейки ни от Франции, ни от Германии, не говоря уже о грешной Советской России. Попытка решения репарационного вопроса кончилась походом Франции в Рур. Тогда выдумал лорд Керзон план, который должен был им обеспечить победу, хотя бы на восточном участке. Он решил делить, чтобы господствовать. Заключил мир с Турцией и пред'явил ультиматум Советской России. После отклонения этого ультиматума должен был начать развертываться новый поход против Советской России, при помощи вассалов Франции и Англии. И одна, и другая затея кончилась банкротством. Лозаннская конференция не решила ни вопроса о долгах Турции, ни вопроса о Моссульской нефти. Поэтому никакой дружбы с Турцией она дать не могла. Разрыв с Советской Россией не удался, ибо английские промышленники испугались этого скачка в неизвестное. Консервативная буржуазная Англия осталась без всякой программы, без всякого выхода. Болдуин, ставший у руля на место Бонар-Лоу, выдвинул программу, которая состояла в уходе из Европы и в попытке спасения английской империи, ее развития при помощи усиления связи с доминионами. План Болдуина был чистейшей авантюрой. Центральная Европа имеет сто миллионов жителей, восточная - 150 милл. жителей, английские доминионы, самоуправляющиеся белые колонии, имеют не больше, чем 20 миллионов жителей. Самый большой доминион - Канада с каждым днем все более вступает в связь с Соединенными Штатами Америки. Что касается цветных колоний, Индии и Египта, то в них выросла со времени войны промышленность. Само по себе это не должно бы являться препятствием к росту английского экспорта, но совместно с развитием колониальной промышленности растут и тенденции колониальной буржуазии защитить свою промышленность при помощи покровительственных пошлин. Мало того, если бы Англия попыталась дать привилегии аграрному ввозу своих колоний в ущерб других земледельческих стран, снабжающих ее хлебом, мясом, шерстью, то в результате эти страны сузились бы как рынки сбыта для Англии. Программа Бонар-Лоу, которая представляла собой обгрызанную и скомканную программу Джоэ Чемберлена, была актом отчаяния, была выражением абсолютного отсутствия творческого плана у английских консерваторов. Если они рассчитывали, что при выборах 6 декабря 1923 года им поможет неосведомленность масс, финансовое ослабление Рабочей партии, то выборы показали, что они ошиблись.

Масса торговой буржуазии, буржуазии, представляющей экспортную индустрию и находящей свое выражение в либеральной партии, которая на этих выборах выступала сплоченным фронтом, видела во всяком переходе к политике покровительственной связи с колониями угрозу своему и так уже пошатнувшемуся положению на мировом торговом рынке. Для массы же рабочих, для массы служащих, насколько они вообще принимают участие в политической жизни, политика Бонар-Лоу означала вступление на путь искусственного повышения средств к жизни. Английская мелкая буржуазия удержалась до этого времени только благодаря свободе торговли. Дешевизна предметов широкого потребления, "дешевый завтрак" являлись с 1846 года главным завоеванием английского рабочего и мелкой буржуазии. Таким образом консерваторы с трудом удержали число полученных голосов. Оно даже уменьшилось с 5.554.648 до 5.527.522. Рабочая же партия увеличила число своих голосов с 4.202.516 до 4.506.935, об'единенная либеральная партия увеличила незначительно число полученных голосов: с 4.130.613 до 4.278.428. В общем можно сказать, что соотношение сил при выборах в декабре 1923 года осталось то же, что и в 1922. Но благодаря тому, что либералы выступали об'единенно, исчезло развитие либеральных голосов, консерваторы не получили старых относительных большинств и потеряли не меньше 88 мандатов.

Что означает этот исход выборов в социальном смысле?

1) 8 миллионов избирателей не принимало участия в выборах. Это, в первую очередь, рабочая беднота. Они еще не втянуты в политическую жизнь. И это имеет место в наиболее богатой, наиболее просвещенной и наиболее демократической стране Европы.

2) Громадные массы рабочих голосовали еще и за либералов, и за консерваторов.

3) Несмотря на то, что Рабочая партия имеет в своем распоряжении только одну ежедневную газету, с тиражем в 300.000 экз., что сеть еженедельных рабочих газет очень мало развита, что число брошюр, пущенных в агитацию, незначительно, - 5 миллионов английских рабочих отдало свои голоса Рабочей партии, следуя голосу своего пролетарского инстинкта.

4) Ни одна из буржуазных партий не может, опираясь только на собственные силы, руководить страной, а так как коалиция обеих кончилась в 1922 г. громадным крахом, то они должны были пока что оставить власть Рабочей партии, утешаясь, что Рабочая партия неспособна ни к какой революционной политике, не только потому, что у нее нет большинства ни в населении, ни в парламенте, но и потому, что она боится революционной политики.

Если прислушаться к политическим дискуссиям в Англии после выборов, то можно сделать еще один вывод: либеральная партия еще менее, чем консервативная, способна вернуться к власти. У нее совершенно отсутствуют какие бы то ни было перспективы решения стоящих перед Англией и Европой задач. Это приводит к бегству интеллигенции из ее рядов в ряды Рабочей партии и к передвижению капиталистических элементов к консерваторам. Либеральную программу, как ее воплощал во время борьбы за бюджет в 1909 году Ллойд-Джордж, воплощает теперь Рабочая партия. В Англии называли бедных людей людьми "из другой руки" (second hand people), ибо они покупали поношенные костюмы. Политика Рабочей партии есть, по выражению одного из тончайших английских политических публицистов, "либерализм с другой руки". Она, пока что, имела успех в области иностранной политики, она решила ликвидировать наиболее безнадежную глупость консервативной партии, политику угроз по отношению к Советской России. Но признание Советской России есть признание факта. На очереди теперь вопрос об отношении к этому факту. В момент, когда пишутся эти строки, Лондонская конференция представителей английского рабочего правительства и советского правительства еще не кончена, но мы боимся, что она не двинет вперед наиболее важного для Англии и России вопроса, вопроса об экономических отношениях обеих стран. Так же как Ллойд-Джордж не был в состоянии преодолеть сопротивления "приобретенных прав", так же Рамзей Макдональд выступает защитником прав английских капиталистов, пострадавших от русской революции. Разница только та, что Ллойд-Джордж имел больше влияния на господ из Сити, чем Макдональд. Что касается второй победы рабочего правительства, которая открывала, как казалось, выход из международного тупика, то ею является падение Пуанкаре. Пришедши к власти, Макдональд оттягивал переговоры с Францией до ожидаемого падения Пуанкаре, забавляясь, пока что, перепиской, полной дружбы и любви к французскому народу. Не без помощи английских банков произведено было падение франка. "После мантии падает герцог", - с франком пал Пуанкаре. Доклад комиссии экспертов, т.-е. условия, продиктованные банковской фирмой Моргана, на которых американский капитал заявляет свою готовность вернуться в Европу, будут приняты и союзниками, и Германией. Но это открывает только виды на медленное выколачивание платежей из Германии, но не перспективу на экономическое возрождение центральной Европы. "Пацифистская" политика Макдональда окажется так же бессильной, как оказалась пацифистская политика Ллойд-Джорджа. Макдональд сам это предчувствует и поэтому ни на один день не прекращает постройки воздушных флотилий. Его жест с отсрочкой постройки морской базы в Сингапуре очень дешево стоит, ибо, благодаря землетрясению, Япония выбита из колеи на пять лет. А как выглядит внутренняя программа, правительства Макдональда, как выглядят перспективы внутреннего развития Англии под руководством Рабочей партии? Внутренняя политика рабочего правительства есть политика выжидания и маленьких подачек рабочему классу. Правительство Макдональда и Рабочая партия об'ясняют свое поведение тем, что у нас, мол, нет большинства в парламенте, и поэтому мы должны очень медленно продвигаться. Одна консервативная газета так же об'ясняет политику правительства, заявляя, что, когда чорт был болен, он был очень смирный. Но мы думаем, что прав либеральный журнал "Nation", который говорит, что не отсутствие большинства, а отсутствие желания борьбы со стороны Рабочей партии обеспечивает Англию от "экспериментов". На это указывает не только отсутствие пропаганды больших социальных реформ со стороны английского рабочего правительства, но и то, что оно не делает и того, что могло бы делать. Позиция, занятая английским рабочим правительством по отношению к ряду забастовок, доказывает, что оно боится нарастания той силы, без которой оно ни в коем случае не сможет бороться. Нельзя сказать, чтобы эта политика вызвала уже сильное разочарование в массах. Когда английский рабочий видит своих вождей, снятых рядом с королем, то у него преобладает еще чувство: смотри, как наши людьми стали! Маленькие улучшения, как уменьшение пошлин на сахар, и это принимается с благодарностью. Но одновременно уже видно и другое последствие рабочего правительства. Рабочие думают хитро: не имея большинства, наш Мак немногое может сделать, но в обиду нас не даст и поэтому начинает понемножку напирать на буржуазию. Учащающиеся забастовки являются доказательством того, что правительство Макдональда самым фактом своего существования усиливает надежды рабочих масс, будирует их. Боясь этого, тред-юнионисты, стоящие за Макдональдом, уже натягивают вожжи. На этой почве начинает расти левое течение в профсоюзах, начинают расти стихийные забастовки; на этой же почве начинает расти недовольство и либералов, и консерваторов. "Я за рабочее правительство, ибо оно лучшее консервативное правительство", - заявлял умница Гарвин в "Observer'e". Ллойд-Джордж восхваляет либеральный характер бюджета Сноудена. Но это все заявлялось в начале романа с рабочим правительством. Теперь и консерваторы и либералы начинают подготовлять наступление. Это, пока что, предварительная бомбардировка, но не подлежит ни малейшему сомнению, что, когда либеральные и консервативные капиталисты подтянут свои ослабленные организации, они перейдут в наступление в парламенте, дабы провалить Макдональда на вопросах, на которых они могут собрать вокруг себя буржуазию. Макдональд думает продержаться на вопросах иностранной политики до весны будущего года и дать тогда бой на вопросе о бюджете. Этот бюджет должен содержать ряд изменений в пользу рабочего класса. Мы очень сомневаемся, удастся ли Макдональду до этого времени продержаться. Всякая крупная забастовка может сделаться для рабочего правительства Англии камнем, о который оно споткнется. Дальнейшее развитие в Англии зависит от того, на какой почве произойдет столкновение между рабочим правительством и буржуазными партиями. Если оно произойдет на почве классовых интересов пролетариата, то рабочее правительство может, вопреки своей воле, сделаться исходным пунктом для серьезной борьбы. Пока что, можно сказать одно: оно не в состоянии дать этого мира и спокойствия, который по очереди обещали Ллойд-Джордж и Бонар-Лоу и что так широко и громогласно обещает рабочее правительство.

* * *

Судьбы рабочего правительства Англии теснейшим образом связаны с судьбами развития французской политики, которая переживает по существу тот же процесс разжима бесплодной политики империалистского кулака. Очень важно понять существо французского кризиса, ибо победа левого блока не является его завершением, а только его началом. Франция вышла из войны с громадным приростом источников экономического возрождения. Лотарингская руда совместно с рудой департамента Мозели, делает ее руководящей страной европейского капитализма. Победа усилила веру в будущность свою у французской буржуазии. Но она не сняла с нее страха перед опасностью социальной революции и возрождения Германии. Русская революция и германская революция вызвали во французской буржуазии животный страх, что она может оказаться побежденной именно в тот день, когда получила в Версале рычаг для завоевания гегемонии в Европе. Выборы 1919 года прошли под знаком страха перед "революцией". Комитет об'единения экономических интересов, организация всех капиталистических союзов во Франции, выбросил сотни миллионов на то, чтобы мобилизовать страх мужика и городского рантье перед коммуной в пользу капитализма. Клемансо облегчил победу национального блока, представляющего интересы тяжелой промышленности и банковских акул, при помощи выборного права, которое, называясь пропорциональным, является чудовищным извращением идей пропорциональности. Пропорциональное выборное право служит защите меньшинств. Во Франции под видом пропорционального права даются привилегии крупным партиям или блокам партий. Вся Франция разбита на ряд выборных округов, выбирающих от 3 до 14 депутатов. Список, получающий абсолютное большинство, хотя в один голос, получает все мандаты округа. Ежели нет абсолютного большинства, тогда список сравнительного большинства и так в громадном выигрыше. Допустим, что департамент, в котором отдано 120.000 голосов, выбирает 8 депутатов. Конкурируют 4 списка. Список а получил 59.000 голосов, список б - 28.000, список в - 20.000, список г - 13.000. Тогда число отданных голосов делится на число депутатов. Это так называемый коэффициент. В данном случае коэффициент 120.000 : 8 равняется 15.000. Таким образом, список а получает сначала 3 мандата, список б и в - по одному мандату, список г - ни одного мандата. Оставшиеся 3 мандата причисляются к списку со сравнительным большинством, значит к первому. Три последних списка, имеющие в совокупности больше голосов, чем первый, обобраны начисто - имеют только два мандата. Об'единение всех буржуазных партий при выборах 1919 года дало национальному блоку громадное большинство. Он оказался полным хозяином положения и приступил к работе под двумя лозунгами: Германия уплатит все, а революцию свернем в бараний рог.

Сначала дела шли великолепно. После военного истощения промышленность начала оживать, безработицы не было, сельское хозяйство начало подниматься. Мало того, Германию грабили, брали то, что плохо лежало. Все предостережения даже буржуазных экономистов, что капиталистическая страна не может брать дань от другой капиталистической страны без того, чтобы не вывозить эквивалентов, т.-е. что в больших размерах вообще дань невозможна, все нравоучения буржуазных экономистов, что Германия может платить дань только с превышения экспорта над импортом, - все это было гласом вопиющего в пустыне, ибо, пока что, в первые годы после войны можно было грабить Германию, отнимать коров, паровозы, уголь, находящееся за границей имущество и т. д. По очень трезвым расчетам американца профессора Мультона, автора лучшей книги по репарационному вопросу (What Germany can pay? New-York 1923), союзники награбили у Германии на 26 миллиардов золотых марок. Но в 1921 году, когда в Лондоне был принят план германских платежей в 132 миллиарда золотых марок и навязан при помощи ультиматума Германии, пришло время проверки. Чтобы уплатить первые взносы, германское правительство должно было закупать доллары и фунты. Выброшенные на денежные рынки громадные массы бумажной марки сначала нашли большой сбыт. Нашлись миллионы дураков во всех странах, которые считали, что, покупая по 1/10 стоимости германскую марку, наживут на ней, когда она поднимется, миллионы. Но само собой понятно, что скоро марка начала бешено падать. Германия должна была попросить моратория, а господин Бриан, которому нельзя отказать в остроумии, держа за узду рысака победы, заявил с юмором обреченного на повешение: прекрасный рысак, но дохлый. Господин Бриан умеет делать выводы из изменившегося положения. Он начал подумывать над тем, как бы подороже продать своего дохлого рысака. Если Германия могла торговать гнилой маркой, почему Франции не торговать дохлой победой? Господин Бриан предложил Англии и Америке, что он готов смириться и пожалеть Германию при двух условиях: 1) что пожалеют и его, что Франция будет Англией и Америкой освобождена от долга, который вырос до 6 1/2 миллиардов дол.; 2) он требовал, чтобы Англия заключила с Францией договор, гарантирующий границы Франции. Как известно, такой договор предвиделся в Версале взамен за отказ Франции от Рейнской границы. Но Америка отказалась от ратификации этого договора, после чего и Ллойд-Джордж оглох на оба уха. В момент торгов господин Бриан получил от национального блока пинок. Его сменил господин Пуанкаре, этот отчаянный герой поневоле, герой из дрожащего страха. Франция ударила бронированным кулаком по столу Европы, схватилась за Версальский договор и закричала: это мое право.

Что представлял собой Пуанкаре? Пуанкаре рисуется в глазах современников, как железный человек, представляющий интересы магнатов железа и стали. Но история будет более снисходительна к господину Пуанкаре. Господин Пуанкаре - эльзасец, полный ненависти к Германии и полный страха перед ней. Французский долг равнялся в 1914 году 34 миллиардам франков. В 1924 году он равен 367 миллиардам франков, не считая иностранного долга, стоимость которого во франках определяется в 200 миллиардов. В то время Германия освободилась, благодаря падению марки, от своего внутреннего долга. Если ее не ограбить, то ведь она скоро будет сильнее, свободнее в экономическом смысле, чем Франция. Население Германии не только больше на 15 миллионов, но, и, по старой германской привычке, более способно увеличиваться, чем французское. Германию обезоружили. По ней шныряют сотни контрольных комиссий, ищущих оружия, но господин Пуанкаре того же мнения, что один остроумный критик книги генерала Бернгарди об уроках войны, который сказал, что уроки войны пишутся всегда на основе последней войны, а когда приходит новая война, то оказывается, что за это время условия настолько изменились, что, во-первых, дело выходит иначе, а во-вторых, хуже, чем думали. Если Германия будет развиваться промышленно, то она этим создает, как добавочный продукт своего экономического развития, громадную военную способность, она накопляет дисциплинированные массы фабричных рабочих, этот основной базис в современной войне, она развивает химическую промышленность, дающую все основы для военной химии, она получает средства для развития, хотя бы за границей, громадной авиации. В Германии революция еще не победила, гражданская война, поляризирующая общество, выдвигает в качестве правителей Германии впредь до победы пролетариата во главу нации старый господствующий класс юнкеров, главарей тяжелой промышленности, старое офицерство. Господин Пуанкаре видел глазами своей души возможность военного союза не только между победившей германской революцией и Советским Союзом, но даже и военного союза белой Германии с Советской Россией, ибо и по отношению к Советской России он имел громадный счет, ибо против Советской России он вооружал ее соседей. Враг моего врага - мой друг, в борьбе берем в союзники не только чорта, но и его бабушку. Господин Пуанкаре начал стонать от кошмара коалиции, который не давал когда-то спать Бисмарку, и он решил быть неумолимым. Но легче решить быть неумолимым, чем найти поприще для проявления этой неумолимости, т.-е. выход из положения. Господин Пуанкаре стал в фокусе всех противоречащих решений репарационного и вообще германского вопроса.

Главная масса избирателей во Франции это - мужик, который покупал государственную ренту, рантье, помещающий свое имение в государственные бумаги. Для них пришли плохие времена. 5-процентная бумажная рента, купленная за 95 франков, в марте 1924 года имела стоимость 6,5 золотых франков. Пуанкаре предчувствовал эту опасность, он видел за собой хор массы избирателей, которые кричали: восстанови франк, дабы мы не потеряли на нашем доверии к правительству. Для нас не подлежит сомнению, что Пуанкаре по существу представлял то течение во Франции, которое добивалось от Германии денег. Но так как денег не получал, то надо было, по его мнению, нажать на Германию. На основе Версальского договора французские войска стали над Рейном. Перешагни Рейн, и перед тобой лежит Рурская область. Там находится уголь и металл, сокровища германской тяжелой промышленности. Стать твердой ногой в Рурском бассейне - это означает не больше не меньше, как схватить за горло германских капиталистов, властелинов германской демократии, Стиннесов, Круппов, Клекнеров, Рехлингов и заставить их платить. Как, чем, господин Пуанкаре не знал. Этого не знали и его эксперты по репарационному вопросу. Господин Седу вырабатывал каждые два месяца новый план германских платежей. Ни один из них не решал вопроса, как может Германия, которая балансировала перед войной свой ввоз и вывоз только благодаря тому, что имела 40 миллиардов золотых марок, вложенных в заграничные предприятия, как она сможет платить требуемую от нее дань, после того, как потеряла вложенный за границей капитал, как увеличилась ее нужда в заграничном хлебе, благодаря потере западной Пруссии, и в заграничной руде, благодаря потере Лотарингии, после того, как не только катастрофически пал ее вывоз, но как вообще уменьшилась емкость заграничного рынка. Это все не касалось господина Пуанкаре. Немец выдумал обезьяну, пусть он выдумает и платежный план. Французские войска заняли Рур. Вокруг Пуанкаре началась бешеная борьба. Часть тяжелой промышленности толкала его в Рур с совершенно другими целями. Ей начхать на германские платежи, они ей прямо опасны. Целый ряд господ из тяжелой индустрии великолепно понимает, что Германия может платить только вывозом. Товары ее, брошенные во Францию, убьют французскую промышленность, брошенные на заграничные рынки - будут представлять там громадную конкуренцию для Франции. А Франция теперь - страна, которой вывоз нужен до зареза. Она великая индустриальная страна, страна, которой нельзя развиваться без иностранных рынков. Но господа тяжелой промышленности не только потому боятся германских платежей. Крупные германские платежи могут поднять франк. Это означает ухудшение условий экспорта. Инфляция манит, ибо она сулит громадные прибыли. Не денег германских нужно Франции, а нужен ей германский кокс. Его надо обеспечить сделкой с германскими промышленниками. Но как ни тянет брачное ложе, французские промышленники боятся силы и умелости германской тяжелой промышленности. Сделка при равных условиях могла бы отдать перевес немецким акулам в стально-угольном тресте. Поэтому господа тяжелопромышленники хотели оставаться в Рурском бассейне так долго, пока под давлением французских штыков не будет заключен договор, дающий им перевес. Но и третья группа пыталась под флагом Пуанкаре определить направление его рурской политики. Это - группа военных, которые убеждены, что Франция не будет вне опасности, пока Германия не будет расчленена. Генерал Фош требовал Рейнской границы уже в Версале. За чечевицу англо-американских обещаний, которые были обмануты, Клемансо отказался от Рейнской границы. Франция оккупировала Рейн только на 15 лет. А что будет дальше? Надо держаться за Рур, пока Германия не согласится на потерю Рейнских провинций, надо поддерживать из Рура и из Рейна баварский сепаратизм, надо отдать полякам восточную Пруссию: Тогда Франция будет господствовать в Европе. Среди этих противоречивых тенденций стоял Пуанкаре, повторяя судорожно: дайте денег, тогда уйду. И пришел момент его великой победы: Германия потеряла второй раз войну. Она капитулировала перед Пуанкаре и, германские промышленники бежали вперегонку к генералу Дегуту, чтобы подписывать свои предательские договоры. Один из хороших знатоков кулис французской политики, господин Агенен, представитель репарационной комиссии в Берлине, вернувшись после капитуляции из Парижа, куда ездил к господину Пуанкаре с компромиссными предложениями Германии, разводил руками в кругу приятелей и заявлял: Пуанкаре теперь святой человек, к нему нельзя приближаться. Но судьба приблизилась. В январе 1924 года началось катастрофическое падение франка. 9 марта фунт стерлингов достиг 120 франков. Так подвела международная биржа итоги победы господина Пуанкаре.

Падение франка имеет очень сложные причины. Экономическое развитие Франции поднялось значительно за последние годы. Достаточно назвать несколько основных цифр. Продукция пшеницы, которая в 1913 году равнялась 86.919 милл. квинтилионов, которая в 1919 г. пала до 49.653 милл. выросла в 1923 году до 79.054 милл. квинтилионов. Продукция каменного угля, которая в 1913 году равнялась 40.051.000 тонн, в 1919 году пала до 21.567.000, поднялась в 1923 г. до 37.714.395 тонн. Продукция железной руды, которая с 21.918.000 тонн в 1913 году пала до 9.430.000 в 1919 г., выросла в 1923 г. до 23.428.160 тонн. Потребление хлопка, которое с 268.000 тонн в 1913 г. пало до 201.000 в 1919 г., выросло до 234.000 тонн в 1923 г. Вывоз автомобилей, который с 258.000 центнеров в 1913 г. пал до 59.000 в 1919 г., вырос до 407.000 в 1923 г. Экспортный дефицит, который в 1919 г. равнялся около 24 миллиардов франков, упал в 1923 году до 2 миллиардов. Таким образом экономический рост Франции за послевоенное время не подлежит ни малейшему сомнению, но половина французского бюджета расходуется на оплату процентов по долгам, хотя Франция еще не приступила к уплате процентов по внешним долгам. Вторая половина уходит в преобладающей своей части на армию. Больше 100 миллиардов франков израсходовала Франция на восстановление северных областей, покрывая эти расходы внутренними займами, которые должна покрыть в будущем Германия. Но Германия - это понял теперь весь мир - не в состоянии будет платить даже десятой части ожидаемой дани. Поэтому пал франк. Пуанкаре очутился на краю пропасти. Он был принужден, несмотря на предстоящие выборы, увеличить на 20% подати. Он имел перед собой растущую дороговизну. В январе 1923 года индекс оптовой торговли равен был 418, в момент победы над Руром, в январе 1924 г., он равен был 505. Дороговизна начала расти. Пуанкаре пришлось обратиться за помощью к английским и американским банкам. Это означало глубочайшее его поражение. Когда Пуанкаре отказывался принять первый доклад экспертов, он заявил в своей речи, что он не позволит мировым банкирам решать интересы Франции. Поход его на Рур был не только походом против Германии, но и походом против Англии и Америки. Он захватывал производственные залоги, дабы иметь в своих руках инициативу не только в отношении Германии, но и в отношении Америки и Англии. Теперь он принужден был обратиться к ним с просьбой о помощи. И Морган и Норман дали эту помощь от имени Уолстрит и Сити. Но они дали эту помощь на основе доверительного сообщения Франции, что она примет предложение экспертов, что значит - согласится на интернационализацию эксплоатации Германии и откажется от территориальных затей по отношению к ней. Хребет Пуанкаре был сломан. Выборы только добили его.

Эти выборы состоялись без всяких драматических сцен, можно сказать, при молчании избирателей, хотя 85% их приняло в них участие. Мужику, торговцу, маленькому рантье, рабочему надоела политика больших жестов, военных походов, военных союзов. Самое удивительное то, что внешняя политика Франции играла минимальную роль в выборной кампании. Настроение, при котором состоялись выборы, имело то последствие, что представители мелкой буржуазии, левые республиканцы, так называемые радикальные социалисты (они так называются, потому что они не социалисты и не радикалы), которые в 1919 году пошли на блок с самыми реакционными партиями, которые не смели голосовать против Рурской политики господина Пуанкаре, набрались мужества, пошли на соглашение с социал-демократами и свалили Пуанкаре. Выборный французский закон обернулся теперь против национального блока. Левые мелко-буржуазные партии, совместно с социал-демократами, с которыми блокировались в 48 округах, отняли у Пуанкаре больше 100 мандатов. Национальный блок вернулся с 274 мандатами против 272 мандатов левого блока и 29 мандатов коммунистов. Поражение Пуанкаре не выражается с достаточной ясностью в этих цифрах, ибо самое важное не то, что он потерял 100 мандатов после своей рурской победы, а то, что партии, идущие за Пуанкаре, не смели выдвинуть старой боевой программы его. Они шли с разбитым хребтом.

Сдвиг налево выражается в усталости народных масс во Франции. Они перестали быть базой для политики авантюр, в чем главное значение выборов. Но кто думает, что эти выборы принесли какое бы то ни было решение, тот коренным образом ошибается. Орган левого блока, "Эвр", следующим образом формулировал его выборную платформу:

1) мы хотим мира, 2) мы хотим репараций, 3) мы хотим дешевых средств жизни, 4) мы хотим устойчивых денег, 5) мы хотим податной справедливости, 6) мы хотим господства демократии над спекулянтами, 7) мы хотим свободы совести, 8) мы хотим свободы профессиональных союзов, 9) мы хотим реставрации разрушенных областей, 10) мы хотим 8-часового рабочего дня и социального законодательства. Это очень хорошая программа, но левый блок похож здесь на барышню, которая заявляла, что она бы хотела еще раз быть в Ницце. А когда ее спросили, вы уже были в Ницце, она ответила: я уже один раз хотела! Левый блок уже много раз хотел всех этих 10 хороших вещей и даже еще больше. Левый блок хочет мира, но первое, что сделал г. Эррио после своей победы, он начал уверять старых вассалов Франции, сторожевых псов Версальского мира, натравливаемых Пуанкаре то на Германию, то на Советскую Россию, что Франция остается их другом, как была. Это его заявление вызвало известное недоверие в Польше и Румынии, но мы думаем, что это недоверие не обосновано. Разжим империалистской политики во Франции усилит, а не ослабит германский национализм, ибо Франция Эррио будет требовать от Германии если не столько, сколько Пуанкаре, то во всяком случае столько, чтобы сделать еще Германию колонией. Рост германского национализма поставит Францию перед вопросом: или полный отказ от политики грабежа, или же усиление германского национализма, усиление опасности для Версальского мира. Мы убеждены, - господин Эррио уже выбрал путь, отдавая военное министерство в руки генерала Нолле, человека, который опутал Германию сетью шпионских организаций, ненавистника Германии. Вивиани, Пенлеве вздыхали о мире и перед войной, но Франции от войны не удержали. Правительство Эррио хочет удешевления жизни. Это требует в первую очередь уменьшения податей. Но разве правительство Эррио пойдет на уменьшение военных вооружений, разве оно пойдет на уплату процентов от государственных долгов маленьким держателям за счет тяжелой промышленности, за счет банковских спекулянтов? Оно никогда на это не решится. Мелко-буржуазные радикалы любят очень много говорить о борьбе с плутократией, но нигде она не опутала так государство, как в стране мелко-буржуазной демократии, во Франции. О социальных реформах при таком бюджете даже не приходится говорить. Историческая роль победы левого блока во Франции состоит в том, что он ослабит базу французского империализма в массах, ослабит поневоле его систему международной связи и откроет путь для борьбы между складывающимся только французским фашизмом и рабочим классом.

С этой точки зрения громадное значение имеет результат выборов в рабочих массах. Нельзя установить точно соотношения сил между коммунистами и социал-демократами, ибо социал-демократы шли в 48 округах на совместных списках с мелко-буржуазной демократией. Но основные факты на-лицо. Во Франции десять миллионов рабочих промышленности, ремесла и деревни. Коммунисты получили только 900.000 голосов. Прочие голоса разделились между национальным и левым блоком. Большинство их отдано было левому блоку. В округах, где социал-демократы выступали самостоятельно, они получили 700.000 голосов. Мы назовем несколько очень показательных цифр. В Париже мы одержали блестящую победу: получили 300.000 голосов. Столица Франции подняла высоко знамя революции. На 1 миллион Парижских рабочих 300.000 высказались за коммунистическую партию. Но как же выглядело в целом ряде неслыханно-важных для нас округов? В департаменте Ди-Нор мы получили 64.000 голосов, социал-демократы, идущие здесь самостоятельно, 161.000, в Па-де-Кале, угольном районе, мы получили около 20.000 голосов, социал-демократы 84.000. В промышленном районе на фабриках в Крезо, Моншанен, Шалон победа за социал-демократами. На оружейных заводах Шнейдера в Крезо национальный блок получил 3.200 голосов, социал-демократы 5.200, а мы - около 500. Во всем округе мы получили 6.400 голосов против 67.000 социал-демократов. Товарищ Трен правильно замечает, что рабочие массы отвергли политику Пуанкаре, которая была политикой империалистских внешних авантюр и политикой порабощения внутри страны. Но в большинстве своем рабочий класс еще полон реформистских иллюзий. Он воображает себе еще, что может всего достигнуть, благодаря добродетели левого блока, социал-демократов и Лиги Наций, на парламентском пути в пределах существующего общества. Во всей Франции профессиональные союзы насчитывают 700.000 членов. Если французской коммунистической партии не удастся скоро и энергично закрепиться в главных индустриальных районах, если ей не удастся создать массовые пролетарские организации, то при предстоящих боях она не сумеет сыграть той роли, которую она должна сыграть, чтобы Франция не сделалась заново центром контр-революции, более умелой, более энергичной, чем та, которую олицетворял Пуанкаре.

И Франция и Англия - это доказали выборы - находятся в процессе глубокого брожения. Контр-революционные силы в них очень ослабли, но силы революции только что начинают организовываться. В Англии этот процесс еще не вышел из стадии самых предварительных шагов, во Франции он уже дальше подвинулся. Мы там же имеем массовую партию - 60.000 членов партии и 900.000 голосов; это во французском масштабе уже большая организованная сила; эта партия возмужала за последние годы и месяцы умственно, политически и идейно, но она есть еще партия десяти процентов пролетариата. Она не имеет массовых организаций в качестве базы. А ждут ее громаднейшие задачи.

ФАШИСТСКИЙ ВАЛ ПРОТИВ ПРОЛЕТАРИАТА.

Победа фашизма в Италии летом 1922 года представляет собой то новое в буржуазной политике, что дало послевоенное время. Белый террор не представляет ничего нового. Он следовал по стопам всякой побежденной революции, всякой победоносной контр-революции. Новым не является тоже факт, что после победы победивший класс накладывает все тяжести на класс побежденный. Так как господствующим классом в капиталистическом мире является буржуазия, то победа ее должна выразиться в попытке укрепления основ буржуазного строя за счет рабочего класса. Так как в современных капиталистических государствах перевес имеет тяжелая промышленность, то неудивительно, что ее интересы являются господствующими при победе контр-революции. Тов. Гвидо Аквилля, в своей великолепной брошюре о фашизме, совершенно правильно указал на то, что фашизм ликвидирует преобладание в итальянской буржуазной политике помещиков, что он является первым правительством промышленной буржуазии. Но если это представляет новое явление с точки зрения развития Италии, то не эта черта является специфически новой в фашизме с точки зрения международной. Специфически новым в фашизме является то, что победа крупной буржуазии, победа интересов тяжелой промышленности, происходит при помощи широких мелко-буржуазных масс, против интересов которых она направлена. Формы, в которых мелкая буржуазия помогает крупному капиталу набросить себе на шею петлю, будут различны в различных странах, как мы это увидим, когда перейдем к положению в Германии. Но сущность вопроса в том, что крупный капитал укрепляет свою власть руками мелкой буржуазии. В чем причины этого явления? Революция и контр-революция во всякую историческую эпоху связаны той же самой почвой исторического процесса, составляющего содержание данной исторической полосы. Современный консерватизм начинается книгой Эдмунда Берки, направленной против французской революции. Берки мобилизует английское общественное мнение Англии конца XVIII века против французской революции. Но критический анализ содержания его знаменитой книги показывает, что целый ряд основных элементов революционного переворота уже ассимилирован Берки. Так же обстоит дело с фашизмом. Он отрицает буржуазную формальную демократию, которая в Италии обанкротилась, которая привела не только к полной парламентской коррупции, но и к полному бессилию буржуазного государства перед лицом широчайшего революционного движения рабочего класса, посягающего на власть. Он провозглашает диктатуру контр-революционного меньшинства, возглавленного вождем не божьей милостью, а вождем - гением контр-революции. Он прокламирует, что фашистская диктатура подчинит все классовые интересы интересам возрождения нации. Но процесс капиталистического распада вызвал к жизни громадное движение народных масс. Не только рабочий класс поднялся, но поднялся и разоренный войной мужик, расшевелилась многообразная масса лавочников, ремесленников, учителей, резервной офицерии. Всех их разбудил гром войны. Все они страдают от ее последствий. Все думают над тем, что будет дальше. И нет такого волшебного жезла контр-революции, который мог бы приказать этим массам вернуться в состояние исторического небытия. Фашизм базируется на этом разнообразном народном движении, он пытается сделать это движение средством спасения капитализма. В продолжение многих лет рабочие демонстрировали против капиталистического общества, бастовали, сражались с полицией, летом 1920 года чуть не захватили власти. Благодаря своей слабости они не завершили победы. Капитал начал наступать, на рабочих сыплются преследования, среди них вспыхивает паника, начинается разложение. Фашизм говорит рабочему классу: ты шел неверным путем, поддайся моему руководству, ты не будешь больше бастовать, будешь работать, но я заставлю капитал считаться с твоими интересами, я делаю тебя соучастником нового коллективного творчества. Он апеллирует к его отвращению к демократическо-парламентской болтовне, обещая ему создание сильной, энергичной власти. Он находит источники даже национальных чувств у итальянского пролетариата. Миллионы итальянских рабочих нужда заставляет эмигрировать. Они являются навозом капитализма во Франции, в Северной и Южной Америке, в Северной Африке. Италия должна быть сильна, чтоб позаботиться об них. И фашизм создает свои профсоюзы, в которые вгоняет позже при помощи нажима капиталистов тех рабочих, которые добровольно не поддались его соблазну. Мужик боится коммуны, страдает от податей, от бюрократии; фашизм говорит ему: я создам сильную власть, которая будет охранять твои поля от рабочего, ворующего твою картошку, я выжму бюрократическую наросль, выросшую на теле государства, ты не будешь стоять часами перед окошком в податном учреждении, где ленивый чиновник чешет себе затылок. Я устраню господство парламентских клик, выращивающее бездельников, бюрократов из-за кумовства. Государство откажется от управления железными дорогами, почтой, амуниционными заводами, которые капиталист из-за прибылей дешевле сорганизует. Государство будет дешевое. С войны вернулся учитель, аптекарь. Он был маленький человек в городишке. Крутил пилюли, обучал детей грамоте, в воскресение читал газету. На войне он командовал. Чем больше выбывало кадровое офицерство, тем больше росло его значение. К нему держали речи министры, он учил других геройству. Вернулся с войны и должен сосать лапу в своем захолустьи. Долой дармоедов, придворных офицеров! Долой бюрократическую знать с громадными окладами! Герой войны спасет отечество! - Так звал его фашизм под свои знамена. И фашизм рос в силе. Когда опасность рабочего переворота оказалась реальной, крупный капитал, не доверяя разбитой государственной машине, трещащим по швам старым буржуазным партиям, обратился за помощью к фашизму. Фашизм получил деньги на агитацию, оружие для черноблузников, грузовики для их переброски. Фашизм сделался силой. Опираясь на массовое движение мелкой буржуазии, не встречая достаточного отпора в рабочем классе, он об'явил себя претендентом на власть. Старая власть подумала на момент о сопротивлении, но войска ее были разложены фашизмом. Организации капиталистов требовали от короля примирения с фашизмом, сдачи ему власти. Король призвал Муссолини, в громадном смотре своих сил в Неаполе показавшего, что взять власть он сможет. Фашизм стал у власти. В выборах в мае месяце он дал отчет за полтора года своего хозяйничанья. Мы не собираемся писать отчет о деятельности фашистского правительства за минувшие годы. Его найдет читатель в обозрении, написанном для V с'езда Коминтерна тов. Гвидо Аквилля. Мы хотим указать только на нескольких решающих пунктах как выглядит на деле финансовая и экономическая политика фашизма. Сотрудник "Манчестер Гвардиан" устроил анкету среди выдающихся представителей итальянской буржуазии. В этой анкете заявляет сенатор Конти, председатель об'единения итальянских акционерных обществ: "Финансовая и экономическая политика фашистского правительства - это именно та политика, которой в продолжение многих лет добивались итальянские фабриканты и деловые люди перед приходом к власти фашизма. Вы можете это проверить на основе речей, которые держали в сенате и парламенте я и другие представители делового мира. По существу это - возвращение к здоровой либеральной политике Кавура, который создал современную Италию. Политический метод фашизма может быть суровым и неконституционным, но положение страны было таково, что требовало самых энергичных мер. Я повторяю: фашистское правительство является с экономической точки зрения либеральным правительством, и оно проводит политику, которой всегда добивалась либеральная партия, но которую не в состоянии была проводить в жизнь". Это последнее замечание указывает на то, что в предвоенной Италии промышленная буржуазия не была в состоянии проводить свою экономическую политику в чистом виде, ибо правительство находилось в руках помещиков. Фашизм, по свидетельству сенатора Конти, является, таким образом, в глазах промышленной буржуазии завершением ее господства. А как смотрят на его господство представители других классов? Центральный орган, примыкающий к католической партии "Пополяри", партии, которая теперь, после ухода католической крупной буржуазии к фашизму, является партией исключительно мелко-буржуазной, "II Domani d'Italia", в N от 11 ноября 1923 г. следующим образом подводит итоги фашистского режима:

"Перед захватом власти фашизмом говорили, что источником хозяйственных затруднений мелкой буржуазии является высокая заработная плата рабочих, поэтому перешли мелко-буржуазные элементы в массах на сторону фашизма. Но теперь заработная плата понижена до минимума, рабочее время очень продлено, рабочие семьи еле-еле имеют самое необходимое для жизни. Но положение мелкой буржуазии не улучшилось ни на гран. Одновременно с тем, как пролетариат катится к голоду и мелкая буржуазия впадает в растущую нищету, выигрывает крупный капитал и крупный помещик".

Партия "Пополяри" помогла, под руководством католической буржуазии, Муссолини взять власть, не запретив своим членам принять участие в его первом правительстве. Ватикан, организатор этой партии, связал ее по рукам и ногам в ее борьбе с фашизмом, получая взамен от Ватикана клерикализацию школ. Масса членов партии "Пополяри", это - мелкая буржуазия, которая теперь начинает понимать, что фашизм обманул ее надежды, что он представляет интересы крупной буржуазии, что он выдает крупной буржуазии с головой мелкую. Но какое же настроение среди самих фашистских масс? Мы не знаем мнения фашистских рабочих. Но для оценки начинающегося банкротства фашизма вполне достаточно послушать мнение вождей фашистских профсоюзов. Оно, наверно, отстает от радикализма настроения фашистских рабочих. Секретарь фашистских профсоюзов Туринской провинции пишет в апреле 1924 года: "Промышленники говорят о сотрудничестве классов только для того, чтобы обмануть рабочих. С ними надо говорить языком силы и энергии, они ведут классовую борьбу против рабочих. Рабочие будут защищаться. Нельзя толковать сотрудничество классов, как это делают промышленники, как сотрудничество господ и рабов, мы за сотрудничество равных с равными". Месяцем позже, об'ясняя, почему рабочие севера Италии не голосовали за фашистов, тот же самый фашистский профессионалист говорит представителю фашистской газеты "Nuovo Paese": "Рабочие и служащие симпатизируют фашистским профсоюзам, но они ожидают от них дел - не слов. Когда они видят, с какой решительностью предприниматели ведут свое наступление против рабочих и служащих, безразлично, идет ли дело о рабочих социалистах или фашистах, когда они видят, что уничтожаются их материальные и моральные завоевания, то они дезориентируются. Когда они видят, что не только фашистские профсоюзы, не только вмешательство правительства, но даже вмешательство самого Муссолини не в состоянии удерживать предпринимателей от их безудержного антирабочего курса, то они сомневаются в возможности классового сотрудничества и если не возвращаются к красным, то, во всяком случае, уходят от фашизма и ждут лучших времен. Массы идут с более сильными. Они пришли к нам, когда думали, что мы сильны, но когда они увидели, что союз фабрикантов сильнее нас и хочет нас задушить, то они уходят от нас".

Несколько цитат указывают ярко на направление развития фашизма, на пружины его развала. Фашизм ухудшил по всей линии положение рабочих, крестьян и мелкой буржуазии. Он выдает в руки крупной буржуазии железные дороги, почту. Но это никоим образом не означает уменьшение податей, а, наоборот, увеличивает эксплоатацию масс. Он не устранил старой бюрократии, но прибавил к ней массу жадных до наживы фашистских спекулянтов, которые злоупотребляют властью для личных целей. Результатом этого является начало развала фашистского режима. Этого развала Муссолини не может задержать террором. Он его не мог прикрыть при помощи избирательного права, которое даст партии, получившей при выборах 25% голосов, 75% парламентских мест. Состоявшиеся 6 апреля выборы дали очень интересную картину положения, если их сравнить с выборами 1921 года. Фашистско-либеральный блок получил в 1921 г. 3.500.000 голосов, теперь, после трех лет бешеного террора, массовых убийств коммунистов и социалистов, число голосов, поданных за список фашистского блока, равно 4.200.000. Это больше чем ожидал Муссолини. Это - 65% поданных голосов (Италия насчитывает 12 милл. избирателей, голосовало 7 1/2 милл.). Самое интересное, это - распределение фашистских голосов. Фашистский список получил большинство голосов в деревнях и маленьких городках Средней и Южной Италии, где население не могло противостоять напору и нажиму фашистской администрации. Это великолепно показывает ряд цифр, подобранных тов. Террачини из выборной статистики. Так, напр., в Тиволи поданы были за фашистов все 2.100 голосов вообще поданных, хотя в той же местности в 1921 году большинство получили социалисты. В городке Лястра а Сагно подано было 2.653 голоса, из этого за фашистский список 2.646 голосов. В Лоретто а Прутино подано 96%, и все за фашистов. В Каппаро подано 5.417 гол.; из этого за фашистов - 5.397 и т. д. и т. д. Другой оборот приняло дело в городских и промышленных центрах. В Пьемонте и провинции Ломбардия-Венетто фашисты оказались в меньшинстве. В Лигурии фашисты получили 102.000 голосов, а оппозиция - 100.000. Пройдем по очереди главные промышленные центры - в Милане: фашисты 61.831, оппозиция 96.824 гол.; в Турине: фашисты 28.934, оппозиция 50.174 г.; в Венеции: фашисты 35.446, оппозиция 43.500 и т. д. и т. д. Промышленные центры Италии голосовали против фашистов. Из каких элементов состоит оппозиция? Партия "Пополяри": число ее голосов упало с 1921 на 1924 г. с 1.300.000 на 645.000, благодаря предательству Ватикана и отходу католической буржуазии к фашистам. Социал-демократы получили в 1921 г., перед своим расколом, 1.632.000, - в 1924 г., разбитые на две партии, они получили 790.000, при чем открыто-реформистская партия Турати получила 408.000 гол. Значительная часть ее избирателей принадлежит к мелкой буржуазии. Но и Итал. Соц. Партия, партия центра, оказалась еще, вопреки ожиданию, значительной величиной. Самым неожиданным был исход выборов по отношению к коммунистам. Несмотря на полную нелегальность нашей партии, несмотря на громадные ошибки, совершенные партией, несмотря на отсутствие в ней твердого руководства, она получила больше 300.000 голосов, т.-е. не только удержала, но даже увеличила рабочие кадры итальянского коммунизма. В 1921 году партия находилась везде в меньшинстве по отношению к социалистам, в этом году она получила перевес против социалистов в Пьемонте, Лигурии, Тоскане, Венеции-Джулия и округе Публио.

Что говорят нам итальянские выборы? Они говорят, что фашизм держится, в первую очередь, террором, направленным против деревни и мелких городов, что во всех промышленных центрах он теряет почву не только среди рабочего класса, но и среди мелкой буржуазии, что народные массы понимают его неспособность к решению задач, стоящих перед Италией. События, разыгрывающиеся в Италии в момент, когда мы пишем эти слова, в связи с убийством социалист. депутата Маттеоти, уяснили только разложение фашизма и растущее против него возмущение народных масс. Одновременно выборы показали силы, направленные против фашизма. Это - силы рабочего класса и мелкой буржуазии города и деревни. Если где, то в Италии положение требует властно энергичного, систематического применения единого фронта в рабочем классе и тактики союза с мелкой буржуазией города и деревни против крупного капитала, идущего под знаменем фашизма. От того, сумеет ли наша партия применить эту тактику с размахом, с энергией, зависит - кончится ли кризис фашизма возвращением Италии к режиму буржуазно-якобы-демократическому, или пойдет она вперед по пути пролетарской диктатуры.

Если в Италии уже начался процесс распада фашизма, то в Германии еще не завершился процесс его консолидации. Ни одна страна Европы, кроме России, не пережила таких социальных перегруппировок, как послевоенная Германия. Перед войной в Германии господствовала крупная буржуазия руками помещичьего класса. Германские помещики, в свою очередь, представляли, несмотря на свою первобытную грубость, очень современный капиталистический слой. Специальная их роль в политическом строе Германии была результатом того, что, благодаря особенностям германской истории, они имели все навыки, необходимые для держания в ежовых рукавицах народных масс в то время, когда буржуазия в Германии непосредственно никогда не господствовала. В экономическом смысле помещики опирались на два фактора: на покровительственную политику государства, обеспечивающую юнкерам высокие цены на хлеб, и на приток дешевой рабочей силы с востока, в первую очередь из Польши и Украины. Революция 1918 года подорвала все позиции юнкеров. Пошлины на хлеб отпали; наоборот, для борьбы с революцией правительство было принуждено расходовать громадные суммы на удержание цен хлеба ниже уровня мировых цен. Не только кончился приток иностранных сельско-хозяйственных рабочих, что само по себе уже передвинуло соотношение сил на рабочем рынке в пользу германских сельско-хозяйственных рабочих, но сами сельско-хозяйственные рабочие, охваченные революцией, перешли в наступление на юнкеров. Из позиций своих в администрации юнкера в значительной мере вытеснены ноябрьской революцией. В промышленной, финансовой и торговой буржуазии война вызвала целый ряд крупнейших перегруппировок. Перед войной намечалось подчинение промышленного капитала финансовому, банки сделались господствующим элементом хозяйства. Три Д.-Банка (Дейтше Банк, Дрезднер Банк и Дисконто Гезельшафт) чуть ли не сделались хозяевами германской промышленности. Во время войны с ее громадными потребностями в металле разбухла тяжелая промышленность за счет государства в таких громадных размерах, что не только старые руководящие промышленные концерны освободились от преобладающего влияния банков, но возникли новые гигантские концерны, как Стиннесовский и Вольфовские, которые сами начали закупать себе банки. В то время как в руках банков очутились бумажки, подлежащие обесценению, в руках концернов оказались растущие реальные ценности. Версальский договор, который отнял у Германии Эльзас-Лотарингию, торговый флот, принудил одновременно германское правительство уплатить возмещения своим капиталистам. Одновременно они были принуждены продать целый ряд крупных предприятий, находящихся за линией аннексий и оккупаций, и получили таким образом в свои руки громадные средства, которые позволили им расширить свои промышленные владения в Германии, модернизировать их технически, реорганизовать, построить новый торговый флот. На Германию пала тяжесть Версальской дани. Дабы только приступить к ее уплате, надо было решиться на финансовую реформу, которая на место частных трестов поставила бы государственные тресты и отдала бы в руки государства, на его платежные нужды, половину прибыли. Короли промышленности саботировали эту финансовую реформу. Тогда осталась как выход только инфляция. Даже неслыханное обременение рабочих и мелкой буржуазии рядом прямых и косвенных податей играло чисто подсобную роль по сравнению с инфляционной податью. Беспрерывное падение ценности денег означало не только экспроприацию находящихся в руках мелкой буржуазии денежных запасов, внутренних германских займов, но и экспроприацию реальных ценностей, находящихся в руках мелкой буржуазии. Как бы ни повышала мелкая буржуазия цены продаваемых ею товаров, она была принуждена покупать их, если хотела дальше заниматься торговлей, ремеслом и т. д. по еще высшим ценам. Мелкая буржуазия в Германии, в самом широком смысле этого слова, подвергалась экспроприации в пользу крупного промышленного и спекулятивного капитала. Экспроприированы были мелкая торговая и промышленная буржуазия. Крестьянство, которое нажилось за счет города во время войны и первых лет революции, не только потеряло накопленные бумажки во время инфляции, но попало с началом 1923 года, благодаря росту цен на промышленные изделия, в тяжелейший кризис. Интеллигенция, чиновничий мир, все, что зависело от заработка, - все эти элементы попали в неслыханное бедствие, были культурно отброшены. Эти экономические процессы создали, совместно с опасностями полного национального порабощения Германии, основы германского фашизма.

В 1919 году для борьбы против пролетарской революции буржуазии удалось мобилизовать только студенчество. Капповский путч в 1920 г. повис в воздухе благодаря отсутствию поддержки мелкой буржуазии. Для этого состояния очень характерны цифры исхода выборов в Учредительное Собрание. На этих выборах обе социал-демократические партии получили около 14 миллионов голосов. Католический центр и демократическая партия получили 11 миллионов голосов. Если сосчитать голоса помещичьей партии и партии крупной промышленности (т.-е. Немецко-национальной и Немецко-народной партии), то они получили не больше 4 1/2 милл. голосов. Если сосчитать голоса соц.-демократии, центра и демократов, то можно сказать, что при выборах в Учредилку 25 милл. рабочих и мелких буржуа высказались за политику демократии, за политику далеко идущих социальных реформ, против режима старых господствующих классов. Уже выборы в рейхстаг в 1920 г. дают значительный сдвиг направо. Обе соц.-демократические партии получают только 11 милл. голосов, центр и демократы - 6 милл. голосов, т.-е. совместно 17 милл. голосов вместо 25 милл. Партии юнкеров, крупной промышленности плюс менее контр-революционные партии, как баварская народная партия, получили больше 10 милл. голосов. Сдвиг направо несомненный. Но полным ходом он пошел с момента бешеного роста инфляции.

Ошалевшие от крушения всех своих демократических и пацифистских иллюзий, мелко-буржуазные массы города и деревни начали искать спасения от гибели. Кто виновник? Во-первых, Антанта с Францией во главе. Пацифизм уступает место дикому национализму, мечте о реванше. Но есть и внутренние враги. Это - евреи. Они не занимаются честным трудом, а спекулируют на бирже, зарабатывают на падении марки, вырывают все национальное богатство из рук трудолюбивого мелкого буржуа. Почему рейхстаг бессилен против них. Потому, что социал-демократы им помогают, а соц.-демократов создал еврей Маркс. "Марксисты" кричат против господства капитала, но за кулисами обделывают свои дела с еврейскими королями биржи. Эти короли держат в своих руках и демократическую партию. Разве ее вождь, главный вдохновитель политики выполнения обязательств по отношению к Антанте, Ратенау, не еврей? Разве он не написал черным по белому, что 300 человек, находящихся в родственной связи, руководят мировым хозяйством? А отец Веймарской конституции Прейс, разве он не еврей? "Марксисты", евреи и католический центр губят страну. Почему это делает католический центр, что он имеет общего с евреями? Рим - исконный враг протестантской Германии, он хочет расчленить ее, создать из Австрии и Баварии новое католическое государство на юге, он хочет усилить католическую Польшу за счет протестантской Пруссии. Интересы Рима совпадают с интересами Парижа, потому центр идет с лакеями Антанты. Долой рейхстаг! Долой демократию! Да здравствует национальная диктатура!

Так создалась струя германского фашизма. Это был именно фашизм, ибо германская контр-революция пыталась опереться на мощную волну потока мелкой буржуазии, двигающего направо. Кормили этот фашизм в первую очередь не помещики, а короли тяжелой промышленности. Значительная часть денег шла от Стиннеса через его директора Фоглера. И когда южно-германские фашисты подготовляли государственный переворот, то одним из трех, двигавших ими диктаторов, являлся Мину, б. фельдфебель кайзерской армии, которого директор Круппа Витфельд выдвинул из писарей городской управы в директора газовых предприятий гор. Эссена и которого, перехватив, Стиннес поставил во главе своего финансового правления.

Германский фашизм должен был уничтожить остатки буржуазной демократии в Германии, отдать управление государством в руки представителей военщины и тяжелой промышленности для того, чтоб, сломив сопротивление рабочего класса, принудить его работать столько, сколько сможет вывозить товаров германская промышленность, покончить с умирающей уже инфляцией (доллар стоил уже 10 миллиардов) и найти ряд финансовых мер, позволяющих задержать Германию над краем пропасти. Эти меры состояли, в первую очередь, в продаже железных дорог представителям тяжелой промышленности, которые смогли бы сократить на половину железнодорожных рабочих, уничтожить жел.-дорожный дефицит. Эти меры должны свестись к уничтожению 8-часового рабочего дня, уменьшению заработной платы, дабы путем удешевления производства не только открыть новые источники податной силы государства, но одновременно сделать возможным увеличение экспорта. Фашистская диктатура должна была собрать в один кулак силу Германии и, демонстрируя ее, заставить Антанту итти на уступки. Это были цели крупно-капиталистических руководителей фашизма. Мелко-буржуазные массы, идущие за ними, прельщались другими надеждами. Они надеялись, что фашистская диктатура будет охранять труд, мужика и ремесленника, охранять их от новой финансовой кабалы (Zinsknechtschaft), будет поддерживать мелко-буржуазные кооперативы, создаст новое государство труда. Это расхождение целей нашло свое выражение в двух особых штабах фашизма. Один из них состоял из представителей помещиков и тяжелой промышленности, из главарей немецко-национальной и немецко-народной партии. Другой - из Гитлера, Людендорфа и Греефе. Один опирался на организации прусского офицерства и унтер-офицерства - на Стальной шлем, другой - на военные организации национально-социальной партии. Но это разделение не исчерпывало разногласия в лагере фашистов. Вне нелегальных организаций фашизма стоял рейхсвер - главная вооруженная сила германской контр-революции. Не подлежит ни малейшему сомнению, что генерал Сект и стоящие за ним капиталистические круги вполне разделяют всю социальную программу фашизма. Но Сект великолепно понимал: во-первых, международное положение не позволяет в данный момент итти на монархический переворот в Германии, ибо восстановление монархии означает для Запада, в первую очередь для Франции, победу политики реванша; во-вторых, фашизму тем легче удастся провести свою программу, чем легальнее он проведет переворот; в-третьих, разгром рабочего движения должен явиться предпосылкой, а не последствием победы фашизма; в-четвертых, только оттягивая решение вопроса о монархии, можно избегнуть борьбы между претендентами на престол, между Гогенцоллернами и Вительсбахами, которая, разгоревшись, поставила бы под знак вопроса самое победу фашизма. Стратегия ген. Секта выражает то, что отличает германский фашизм от итальянского, она учитывала все затруднения, стоящие на пути германского фашизма и вытекающие из внутреннего и международного положения Германии.

Отрицая парламентский выход из кризиса, фашизм выдвинул лозунг переворота. Он надеялся, что государственная власть, представляющая партии средней буржуазией, капитулирует перед ним, как капитулировал перед Муссолини итальянский король и итальянская буржуазия. Фашизм не ошибся, германская буржуазия капитулировала, но она имела выбор между фракциями фашизма. Она имела выбор между претендентами в Муссолини. Она капитулировала не перед тайными фашистскими организациями, находящимися в беспрерывной драке друг с другом, а перед рейхсвером и генералом Сектом, дающим гарантии, что фашистская политика будет проведена с учетом международного и внутреннего положения. Генерал Сект не меньше националист, чем генерал Людендорф, но, зная военную слабость Германии, имея перед собой картину развала Антанты, генерал Сект не выдвигал лозунга разрыва Версальского мира. Он умел ждать. Генерал Сект - враг демократии не меньше Людендорфа и Гитлера, но человек холодного расчета. Сект не считал необходимым ломиться в открытые двери и вырывать власть, которую ему Эберт и Штреземан добровольно отдавали. Генерал Сект - враг социал-демократии, не потому, что боится ее социализма, который давно улетучился, а потому, что может вычистить из государственной администрации социал-демократов, в которых видит также самых ненадежных слуг контр-революции, как они были ненадежными слугами революции. Но Сект ничего больше не боится, как единого фронта пролетариата, и, поскольку можно, он хотел разрушить социал-демократию по частям. Нападение на красную Саксонию при поддержке социал-демократических министров в центре открывало надежды на такое разложение социал-демократии вообще, что вторая операция - устранение из прусского правительства и прусской администрации - обещала быть безболезненной.

Переход власти к Секту и его отказ об'единиться и с северными и с южными нелегальными фашистскими организациями привел к банкротству их попыток захвата власти. На севере дело кончилось хуже, вспышкой в Кюстрине, на юге - столкновением Гитлеровской организации с рейхсвером и их крупным поражением. Единственная ошибка в расчете Секта состояла в том, что ему не удалось разгромить рабочее движение в открытом бою, благодаря тому, что коммунистическая партия, видя раскол единого рабочего фронта с социал-демократами и несравнимое превосходство вооруженной силы противника, уклонилась от боя. Отсутствие открытой победы над рабочим классом и его развал, который был бы неминуемым последствием военного разгрома, наличие живой силы противника, хотя и находящегося в отступлении и отчасти деморализированного отступлением без боя, не позволило генералу Секту, несмотря на полноту власти, находящейся формально в его руках, провести рядом обще-государственных актов программу фашизма. Фашизм был принужден отнимать у рабочих 8-часовой день, понижать заработную плату путем частичных боев, но он создал при помощи введения рентенмарки базу для фашистской финансовой реформы, сваливающей все тяготы на рабочий класс. Предложение экспертов, дающее переходную передышку Германии, одновременно создает условия для полного осуществления фашистской программы.

Выборы, состоявшиеся после этих неразыгранных до конца классовых боев, дали следующую картину: рабочий лагерь, который при выборах в Учредилку получил 17 милл. голосов (социал-демократы большинства и независимые), который при выборах в 1920 г. получил 11 1/2 милл. голосов (из них полмиллиона - коммунисты), получил при выборах 4 мая 1924 г. 9 1/2 милл. гол. (5.973.770 социал-демократы и 3.712.001 коммунисты). Лагерь буржуазии, стоящей формально на платформе существующей конституции (центр, немецко-народная партия), получил 8 милл. голосов; партия фашизма, т.-е. немецко-национальная партия, баварско-народная партия, немецко-социальная партия и национально-социалистическая партия, получили 9 милл. голосов. Но если смотреть на разделение сил не с точки зрения формальной, а с точки зрения фактической, с точки зрения политики партии, то лагерь революции, лагерь рабочего класса, насчитывает около 4 милл. приверженцев, лагерь мелко-буржуазной демократии - 11 1/2 милл., лагерь же фашистов, к которому надо добавить немецкую народную партию, насчитывает тоже 11 1/2 милл. Если бы политика состояла в подсчете голосов, то можно было бы об этих выборах сказать, что они представляют собой неразыгранную партию (partie Nemi), но ни центр, ни демократы, ни социал-демократия не представляют собой плотину против фашизма. Они это доказали в октябре месяце, когда сдали власть генералу Секту. Социальная борьба между ними и фашизмом будет итти только об известных облегчениях для перерабатывающей промышленности и мелкой буржуазии, но простой факт, что рамки этой борьбы создает доклад экспертов, который руководители фашистов отклоняют на словах, но через который на деле перепрыгнуть не могут, показывает безысходность положения мелкой буржуазии. Понимание этой безысходности только усилится, если принять во внимание два факта: мелко-буржуазные партии центра, демократов и социал-демократии не в состоянии заключить блок против фашизма с революционной частью рабочего класса. В Германии, даже на переходное время, неправдоподобна такая комбинация сил, которая создалась во время наступления Корнилова в России; ибо в то время, когда победа Корнилова угрожала существованию Советов, поэтому на момент сомкнулся мелко-буржуазный и пролетарский фронт, мелко-буржуазная демократия в Германии настолько выхолостила все свое содержание, в такой мере предала формы даже буржуазной демократии, так бесстыдно ликвидировала все завоевания рабочего класса, что нет никакой почвы для совместной борьбы мелко-буржуазной демократии и рабочего класса. Существо положения в октябре состояло именно в том, что невозможна уже была защита мелко-буржуазной демократии, которая, понятно, представляет собою более удобную почву для борьбы за власть, чем фашистский режим, но недостаточно еще было сил революционного пролетариата для борьбы за диктатуру пролетариата. Второй факт, представляющий собой маховик германского фашизма, это - экономическое положение Германии. Проф. Мультон оценивает стоимость того, что Германия должна ввозить для прокормления своего населения, и работу своих фабрик в 14 миллиардов золотых марок. Так как Германия потеряла доходы от инвестированного за границей капитала, то она должна для покрытия этого ввоза вывозить товаров по крайней мере на 14 миллиардов зол. марок. Но германский вывоз в лучшее время инфляции, т.-е. когда германская промышленность могла конкурировать демпингом, дешевизной своих товаров, не равнялся даже половине этой суммы. Мы не говорим ничего уже о суммах, которые нужны для уплаты дани союзникам, предписанной докладом экспертов. Германия перед войной, когда мировой рынок был на 1/4 больше, вывозила только на 10 миллиардов золотых марок. Это положение является безысходным, если в ближайшее время не начнется громадный экономический под'ем, для которого теперь не видно никаких предпосылок. Но, даже при существовании громадного экономического под'ема, фашизм может взяться за решение этой задачи, отбросив германский пролетариат в положение китайских кули. Уже сегодня германские рабочие зарабатывают в лучшем случае половину довоенной заработной платы. Таким образом ясно, что бои на жизнь и смерть предстоят только впереди.

Это требует внимательнейшего отношения к той картине соотношения сил в рабочем классе, которую рисуют выборы. Обе рабочие партии, социал-демократия и коммунисты, получили на выборах 9.727.943 голоса. Буржуазные партии получили 19.529.173 (при предыдущих исчислениях мы нарочно не указали ряд мелких буржуазных партий). Промышленный пролетариат и пролетарские элементы города и деревни насчитывают около двадцати миллионов. Таким образом половина их голосовала за буржуазию. А если взять соотношение сил между социал-демократией и коммунистами, то оно показывает, что из той половины, которая отдала свои голоса за рабочие партии, 6 милл. пошло за социал-демократию, а только около 4 милл. - за коммунистическую партию. Таким образом 10 милл. пролетарских элементов голосовало за соглашение с ней и только 4 милл. за борьбу против нее. Незачем утешаться, что социал-демократия не чисто рабочая партия, ибо если принять, что часть мелкой буржуазии голосовала за социал-демократию, то надо было бы сказать, что прямо за буржуазные партии голосовало еще больше, чем 10 милл. рабочих и пролетарских элементов. На деле социал-демократия потеряла мелко-буржуазных попутчиков, которые ушли к фашистам. Передовики-рабочие перешли к коммунизму. 6 милл. рабочих осталось за социал-демократией. Коммунисты завоевали большинство рабочего класса в решающих промышленных центрах оккупированных областей, Верхней Силезии и Берлина. Но эти центры не могут прокормиться ни одной недели, если мы не завоюем рабочих и батраков Мекленбурга, Померании и Восточной Пруссии. Предстоят громадные бои, для которых мы не завоевали еще главного оружия - большинства рабочего класса.

В странах наиболее потрясенного капитализма - в Италии и Германии, фашизм или вполне и формально победил, или же определяет содержание политики правящих классов. Но в Италии мы присутствуем уже при сумерках богов. В Германии находимся перед решающей окончательной схваткой. Ни тут, ни там фашизм не в состоянии решить проклятые вопросы истории перед народными массами. Только пролетарская революция в состоянии их будет решить.

НОВЫЙ ФАКТОР.

В странах, о которых мы до этого времени говорили, крестьянство не сыграло никакой самостоятельной роли. В Англии оно представляет вообще незначительную силу. В Италии на него именно обрушился весь террор фашизма. Во Франции оно разбилось между национальным блоком и левым блоком. В Германии, захваченное аграрным кризисом, оно голосовало за фашистские партии, которые ему обещали покровительственные пошлины. Ни в одной старой капиталистической стране пролетариату не удалось перетянуть на свою сторону значительных масс крестьянства. Коммунистические партии даже не подошли еще к вопросу о постановке массовой работы среди крестьянства. Эта работа требует не только признания на словах необходимости союза рабочего класса с беднейшим крестьянством, т.-е. признания на словах ленинизма. Эта задача требует применение его на деле, т.-е. создания программы, отвечающей интересам порабощенных крестьян, как и борьбы пролетариата за эту программу. Без решения этой задачи, без подхода к ее решению западно-европейские коммунистические партии еще не ленинские партии. Крестьянский вопрос, не выдвинувшийся еще как самостоятельный вопрос в западно-европейских капиталистических странах, встал перед пролетариатом в Чехо-Словакии и Болгарии самым наглядным образом.

Так называемая Карпато-Русь оторвана в 1919 году Чехо-Словакией от тела Советской Республики Венгрии, это страна мелких крестьян, ремесленников, еврейской бедноты. Чехо-словацкая буржуазия не допускала никаких выборов в этой стране, надеясь вытравить из нее всякое воспоминание о венгерской революции, надеясь задавить всякую самостоятельную мысль крестьянства при помощи бешеного нажима бюрократии и жандармов. В продолжение четырех лет страна находится в клещах этого режима. Первые буквы названия Чехо-Словацкая республика (Ч.-С. Р.) крестьяне Карпато-Руси переводят: "чех словака рабит" (порабощает). Наконец, 16 марта 1924 г. состоялись, после такой подготовки, в первый раз выборы в чешский сейм из Карпато-Руси. Агитация чехо-словацкой коммунистической партии была неслыханно затруднена не только трудностями сообщения, аналь-фебетизмом населения, но и невиданным, даже в Карпато-Руси, террором. Если добавить еще конкуренцию чешских, словацких, еврейских и венгерских националистов, то, казалось бы, не было никаких шансов на победу. Несмотря на то, из 240.000 отданных голосов 100.000 подано за коммунистическую партию, которая получила из 9 мандатов в Сейм 5, из 4 мандатов в Сенат 3.

Еще более наглядную картину дают выборы в окружные правительственные советы Болгарии. 1923 г. был годом тяжелейших поражений народных масс Болгарии. Крестьянская партия, так наз. земледельцы, находящаяся с момента окончания войны у власти и представляющая собой на 90% организацию мелкого, бедного крестьянства, на деле проводила политику кулаков. Благодаря этой политике, она принуждена была вступить в бой с деревенской беднотой, ремесленниками, рабочими, группирующимися вокруг коммунистической партии. Порвав с этими единственными элементами, на которых Стамболийский мог опираться в городе, отклонив многократное предложение коммунистов за создание союза рабочих и крестьян, Стамболийский не был в состоянии удержать власти. Немногочисленные, но влиятельные круги буржуазной интеллигенции и старого офицерства смогли, при помощи македонской эмиграции, оттолкнутые от Стамболийского политикой примирения с Сербией за счет независимости Македонии, путем военного заговора сбросить правительство Стамболийского. Правительство Цанкова взялось сразу за создание в стране спокойствия. Оно разгромило легальные организации коммунистической партии, конфисковало ее имущество, взялось беспощадно за истребление крестьянского движения. Этим оно спровоцировало осенью прошлого года рабоче-крестьянское восстание, в котором погибло много тысяч рабочих и крестьян. Немедленно после ликвидации восстания проведенные выборы дали союзу коммунистов и земледельцев 186.000 голосов, т.-е. 26% всех отданных голосов. В мае месяце этого года мы имели вторую проверку: выборы в областные советы, в которые число голосов, отданных за разгромленную коммунистическую партию, идущую в блоке с земледельцами, - 31% всех отданных голосов. Значение этого результата выборов определяет орган национал-либеральной партии "Независимость" следующими словами:

Самым существенным результатом выборов является не тот факт, что правительство удержало большинство, а тот, что блок рабочих и крестьян усилился и укрепился. 4 мая поднялась в стране снова коммунистическая волна. Ее считали разбитой. Она теперь еще более сильна и об'единена, партии правительственного большинства пытаются скрыть, что они застигнуты врасплох, они успокаиваются тем, что коммунисты и крестьянская партия в прошлом еще больше голосов получили, но они не в состоянии скрыть своего беспокойства за будущее страны. Для всякого, кто ответственен за будущее Болгарии, исход выборов в Болгарии означает предупреждение, что мы стоим перед новыми потрясениями и что неустойчивость является постоянным признаком нашей политической жизни. Единый фронт коммунистов и крестьян не есть переходное явление.

Буржуазная болгарская газета вполне права. Единый фронт рабочих и крестьян является не переходным не только для Болгарии. Он вырос в Болгарии не из специальных условий жизни болгарских крестьян, которые принадлежат к западно-европейскому типу капиталистического мелкого хозяйства, - он вырос в Болгарии благодаря слабости болгарской буржуазии, которая позволила крестьянству посягнуть на власть. На Западе, по мере роста капиталистического распада, по мере роста силы коммунистических партий, по мере ухудшения положения крестьянства будет расти и среди рабочих и среди беднейших крестьян стремление к союзу, который определит окончательно участь буржуазии.

ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?

Картина, которую развернули выборы в целом ряде стран Европы, содержит все краски, все тона, но в ней отсутствует - спокойствие. Военный хаос (как говорят либеральные писатели) не уложился. Но военный хаос - это слово без содержания, выражающее только испуг буржуазии перед тем, что она сама создала. Мировая война - выражение громаднейших противоречий капиталистического строя, самая острая форма конкуренции, обострила до высшей степени классовые противоречия, доводя их в ряде стран до гражданской войны и революции. Из бурного океана повоенной истории вынесли подземные взрывы русский Советский остров. За русской пролетарской революцией последовали революции в Германии, Австрии и Венгрии. Наше скороживущее время скоро забывало самые капитальные факты. Кто помнит, что в Берлине была советская власть? Правительство Шейдемана, Эберта, Дитмана и Гаазе получило власть в Советах Рабочих и Солдатских Депутатов Берлина и именовалось Правительством народных уполномоченных. Война, которая была высшим проявлением диктатуры капитала, выдвинула антитезис этой диктатуры - диктатуру пролетариата не только в России, но и в Германии.

Правительство рабочего класса в Германии не было разгромлено силой контр-революции, как это имело место в Венгрии: оно сдало власть буржуазии с согласия громадного большинства рабочего класса, который надеялся этим путем купить для себя возможность возврата к тихой и спокойной жизни предвоенных времен. Все усилия мировой буржуазии уничтожить Советскую Россию, повернуть колесо истории назад до предвоенных времен, когда существовала международная система только буржуазных государств, кончились крахом. Международной системе буржуазных государств противопоставляется первое пролетарское государство, которое, разбив старую централизованную империю Романовых и создав Союз Советских Республик, является началом новой международной государственной системы. Мозг многоуважаемых европейских буржуа не признает ни рабочего, ни союзного характера нового государства. Буржуазия боится нашего Союза, но она еще не понимает и не верит в то, что он является началом новой исторической эпохи. Революции уже бывали в мире, революционные меньшинства захватывали власть не раз, Советское правительство является для мировой буржуазии именно таким революционным государством, в котором революционная интеллигенция и революционные рабочие захватили власть над крестьянством, как это много раз в истории делала буржуазия. Но из этого ничего не может выйти другого, кроме нового буржуазного строя. Союзный характер революционного государства является для буржуазии простым прикрытием старой централистической России. Но в то время как она утешается, что на Востоке Европы мытьем ли, катанием ли все вернется к старому, самой-то центральной Западной Европе нет возврата к старому. За эти шесть лет, после окончания войны, европейская буржуазия испробовала все методы, которые получила от прошлого, и выдвинула новый послереволюционный метод - фашизм. Все они не в состоянии вернуть классы к старому предвоенному быту. Обанкротились в Англии методы либерального управления Ллойд-Джорджа, как и консервативного Бонар-Лоу и Болдуина. Обанкротились во Франции методы Пуанкаре и уже совершенно ясна будущая линия развала блока мелкой буржуазии и части рабочего класса. Они обанкротятся на том, что не посмеют взвалить тяготы войны на крупную буржуазию и восстановят против себя мелкую, когда попробуют прижать ее. Обанкротилась до последнего германская мелко-буржуазная демократия, она уступила власть фашизму, которого социальную политику она проводит, оставаясь формально у руля правления. В Италии обанкротилась демократическая политика Нитти, и перед банкротством стоит Муссолини. "Фашизм выступил в качестве доктрины, собирающейся заменить те принципы, на которых зиждется политический режим современных стран... Муссолини многократно бросал вызов принципам 1789 г., т.-е. и английским принципам 1686 г., и американским принципам 1776 г., и бельгийским 1830, и германским принципам 1848 г. Пусть он не удивляется, что весь мир теперь смотрит на него", заявляет парижский "Тан", орган меняющихся правительств и бессменной биржи. А "Оссерваторе Романо", орган того же самого Ватикана, который пошел охотно на сделку с Муссолини, заявляет с глубокой меланхолией: "nihil violentum durabile" (ничто созданное насилием не устоит). "Дни" Керенского, верные заветам демократии, заявляют по поводу выступления "Тан" и "Оссерваторе Романо" с радостью, что даже органы самых умеренных кругов в Европе высказались против фашизма. Но эти так называемые умеренные круги, в отличие от демократических дурачков, не плюют в колодезь, из которого им, наверно, еще придется пить. Буржуазия могла бы отказаться от политики открытого насилия над народными массами только в том случае, если бы волна хозяйственного расцвета сделала существование капитализма для широких масс мелкой буржуазии и мелко-буржуазного пролетариата совместимым с его скромными потребностями. Но никаких видов на этот экономический под'ем нету, и поэтому чередование фашистского и демократического режима, - все это судороги истории, все это попытки спасения капиталистического общества при помощи средств, вытекающих эмпирически из данной обстановки: сегодня так, а завтра иначе. В то время, когда в недрах общества выковывается сила, представляющая новую систему - господство труда - на поверхности должна царить бессистемность господствующего еще капитала, не умеющего уже создать новый порядок. В этой обстановке даже такие явления, как правительство рабочей партии в Англии, которое связано всем своим прошлым с буржуазной системой, не сумеет толкнуть историю вперед, глубоко симптоматичны. Оно представляет собой тень, которую бросают на экран истории будущие крупные классовые схватки. Макдональды не принесут никакого ущерба буржуазии, но они обогатят опыт английского рабочего класса и заставят его мобилизовать свои силы против буржуазии. Никогда не было так наглядно, как теперь, что буржуазная Европа живет еще только потому, что европейский пролетариат, в десять раз материально более сильный, чем русский, не осознал своей силы. Барометр выборов во всей Европе указывает не только на неустойчивость политической погоды, но указывает и на то, откуда грянут бури. Неизвестно только, какие сроки нужны для накопления электричества в атмосфере.